​Грею уши в чате нашего дома, в котором всё так интересно, что даже в СМИ пишут. Раз в неделю прорываюсь через дискуссию о том, можно ли в чате дома писать на русском или обязательно надо использовать официальные языки европейского союза; спотыкаюсь об оскорбления и переходы на личности; подключаюсь к групповым фантазиям о создании собственной биедрибы. Короче, нормальный такой соседский чат - разве что фоток жёлтых сугробов у подъезда нет.
Сегодня, вот, прямо понравилось:

Сосед 1: "Уважаемые жильцы! А что случилось с лужей на месте засорившейся ливневой канализации, о которой мы пишем в домуправление уже целый год? Куда она пропала?"

Сосед 2: "Да, действительно, неужели починили ливнёвку? Уже две недели можно нормально выходить из двора!"

Сосед 3: "Дорогие друзья! Спешу вас успокоить. С вашей любимой лужей всё в порядке! Она теперь в подвале нашего подъезда!"
​
Так что, в следующий раз, когда какая-то проблема решится сама собой, присмотритесь вокруг - вдруг что заметите.
Ps. Поскроллил чат вверх, нашёл фотки сугробов. Я же говорил, обыкновенный соседский чат.

​Недавно узнал смешной факт: где-то в архивах криминальной полиции лежит 22-ой том некоего дела, где фигурирует распечатка следующего телефонного разговора:
<...два человека обсуждают планы по захвату мира...>
- А вообще как дела?
- Если честно, Эвин, то я хочу трахаться.
- Ну, это дело богоугодное, дочь моя.
<...два человека продолжают обсуждать планы по захвату мира...>
Первое публичное упоминание моих религиозных компетенций, если что

Хорошая подруга описывает мне в телеграме сегодняшние события, которые прямо киношный сценарий. Пересказываю с её разрешения:
"Еду на велосипеде по Риге. Вижу, на остановке общественного транспорта за скамейкой в траве лежит мужчина. Середина дня, солнышко припекает, прохожие равнодушно шагаю мимо. И вот у меня этот вечный вопрос, который наверняка у всех в этот момент возникает. Хотя бы на мгновение. Да или нет.
Да.

Слезаю с велосипеда, подхожу, понимаю, что человеку плохо. Вызываю скорую помощь. Мужчина то приходит в сознание, то глаза стеклянными становятся. Сижу рядом, глажу по рукаву, смотрю на людей в окнах проезжающих мимо машин. Они смотрят на нас. Для них всё это чёткое нет. Все те полчаса, что мы ждали скорую.
Когда его привели в чувство, он достал из кармана монетку и положил мне её в ладонь со словами благодарности и доьавил: "когда вы не будете знать, как поступить, подкиньте её". Я посмотрела на монетку. Там "Yes" и "No" на аверсе и реверсе. Да."
...
В коридоре офиса рассказал эту историю коллеге. А он вспомнил, что на самом деле в тот самый момент подбрасывания монетки мы чётко понимаем, какой стороной мы хотели бы чтобы монетка приземлилась, делая это просто ритуальные танцем, прокси нашего истинного решения.

Хотел нам всем пожелать не бояться. И по мере сил замечать людей вокруг. В комментариях можно написать, какая у меня замечательная подруга, и какой у меня интеллегентный коллега. Они прочтут.
​
Ps. Подруга просила написать ещё, что она незамужем.
Pps. И чтобы два раза не вставать: коллега женат.
​

Последняя точка нашего пасхального пути - Скайсткалне. После трех дней перед нами реновированная за последние два года церковь - не двери заново покрашены, а восстановлены две башни, воссоздан клостер и подана заявка на смену статуса церкви на базилику. За всем этим вся та же община, которая управляет муйжей, где мы были до этого. За всем этим Андрейс Мединьш, лауреат премии Latvijas Lepnums 2017 года, о котором прямо хочется написать отдельный текст. И на чью проповедь я обязательно съезжу - людей такой харизмы надо поискать. Я бы вообще эти три дня назвал его именем - пройдя 85 километров, мы были в трех церквях, говорили с десятком людей, и везде так или иначе всплывала его имя.
​
Мы выходим из церкви, чтобы найти, где поставить в паспорт пилигрима печать. Это отдельное развлечение и место для творчества - у каждой церкви, каждого гостевого домика свой штампик. Я видел с гербом города, я видел и с пингвином. Иду к ближайшем дому, стучусь в окно, но никто не отвечает, хотя на карте написано, что это дом, в котором принимают пилигримов, да и из трубы идёт дым. Разворачиваюсь, чтобы развести руками. Зоя проходит мимо, стучит в окно, а потом открывает дверь. Непозволительная для меня пока что роскошь - открывать двери, которые готовы открыться. А Зоя умеет, и через минуту она уже зовёт меня с Микой зайти внутрь, где нас угощают вкуснейшим омлетным супом (вы вообще пробовали такой?!), и рассказывают про восстановление церкви, а органистка за чашечкой кофе между делом делится обо особенностях игры на органе во время проповеди.
За четыре часа и двадцать километров до этого мы зашли в церковь в Барбеле. Там был мужчина, растапливающий печь к вечернему служению, а наверху кто-то учился играть на органе. И больше никого. Я сидел на скамье и слушал повторяющийся мотив, который, могло так случится, никто не услышал бы. Точно помню, что мои мысли не были о простом человеческом счастье, каким мог быть например тёплый чай после 30 километров пешего пути, или тот самый суп, о котором мы даже не смели мечтать. В этот момент мне хотелось, чтобы каждый человек, который делает что-то больше, чем сам он, чья внутренняя красота, чьё доброе сердце создаёт вокруг себя особое место, о которое может погреться заблудший и потерянный странник, чтобы он чувствовал, что всё это не зря. Никогда ничто не зря. Даже когда кажется, что никто не слышит.