Прочитал про поправки, которые предлагает коалиционное национальное объединение. Мотивационная часть порадовала - поправки отвечают многовековым традициям, а также запросу большей части общества. Пошёл смотреть на большую часть общества. Там всё смешалось: эстетические представления о прекрасном и о том, кто может прогуливаться по улицам города, держась за руку; мнение Иисуса Христа, изложенное, надо полагать, им лично, сакраментальные и бесконечные "я не гомофоб, но..". В общем, есть о чём подумать, когда большая часть общества говорит, что твоё мнение неправильное.
Подумаем вместе. Пофантазируем. Итак, предположим, через пару месяцев я познакомлюсь с мужчиной, который неожиданно мне понравится. С замиранием сердца и с отвращением, привитым мне обществом, я буду открывать свою собственную гомосексуальность, одновременно закрываясь от близких мне людей и друзей.
Пока что история устраивает всех, как я понимаю. Я - не семья, а просто очередной мужчина в кризисе среднего возраста. Спиваюсь один дома от осознания, что врал сам себе последние двадцать лет. На улице я появляюсь только для того, чтобы купить макарон с пивом, а что происходит у меня в спальне, никому не интересно и знать не нужно.
Упав на самое дно, я отталкиваюсь от него и всплываю на поверхность. Я ищу спасательный круг в окружающем мире, способный помирить меня с моей новой реальностью. Психотерапия, религия, волонтерская работа, сбор средств в благотворительные фонды, разговоры с друзьями, картофельные блинчики со сметанкой, пешие прогулки морозными вечерами - всё моё время брошено на поиск новой гармонии. Мой сын, проводя со мной достаточно много времени, замечает, что я становлюсь более задумчивым, но, как это свойственно детям, не обращает на это внимание, потому что доверяет мне и верит в мою взрослость.
Мир одобрительно кивает - социально ответственный и инициативный мужчина, находит огромное количество способов быть полезным для всего общества. Его внутренний мир - это его личная ответственность - времени разбираться в нюансах нет. История успеха.
Я устаю. Мы все устаём. Особенно, если не принимаем себя, постоянно сжигая все ресурсы, чтобы привести себя в соответствие с окружающими людьми. И нам всем знакомо чувство, когда хочется найти плечо, на которое можно опустить голову и замереть. Перед глазами проходят женщины, вырастившие собственных детей; мужчины, похоронившие своих родителей; те, кто пострадал от насилия; те, кто сами принесли это насилие; хозяева собак и кошек; страстные религиозные фанатики; adrenaline junkies; читатели; веганы; мечтатели; искатели - разбредаясь по своим уголка комфорта и забвения, в одиночестве или взяв за руку того, с кем, как им кажется будет хорошо хотя бы в обозримом будущем. Я тоже так хочу.
В отчаянии я пишу тому парню, который мне понравился, мама миа, сколько времени прошло, три года назад. Он соглашается приехать, повинуясь человеческому желанию поддержать того, кто в этом нуждается. И уже через пару порций рома я рыдаю у него на груди, наконец-то найдя возможность открыться хотя бы кому-то, избавившись в одно мгновение от всех этих громоздких поддерживающих конструкций, застилающих кругозор, которых с годами становилось всё больше, призванных не дать упасть мне в моих собственных глазах.
Я держу его за руку, зная, что это первый человек, который меня понимает, потому что, возможно, он прожил то же самое. Мне стыдно смотреть ему в глаза, а мне почти сорок два года, поэтому я, зажмурив глаза, сжимаю его руку и отказываюсь думать о том, что это когда-то закончится.
Мы начинаем общаться. Ездить вместе в короткие путешествия, ходить в театр и на выставки. Уверен, вы нас даже видели вместе. Я знакомлю его со своим сыном, а он нас со своей дочкой. И мы даже едем вчетвером куда-то далеко, откуда привозим множество ярких воспоминаний и фотографий. Даже таких, где мы держимся за руки. Дети начинают дружить между собой, а нашу теплоту воспринимают как что-то естественное, что точно не угрожает их собственному миру. Мамы наших детей пишут нам периодически о том, что наши дети говорят об этом, когда нас рядом нет. Это красивые мысли красивых людей, которые не боятся быть.
Мы всё ещё не семья. Пару раз нам нахамили какие-то ребята на парковке, один раз мне разбили нос. Вызванные полицейские посмеялись себе в усы: ребята, вы бы ещё на центральной вокзале за руки взялись бы. Думать надо, что делаете.
А потом, давайте представим, я чем-то заболел. Мне стало очень плохо, поэтому я большую часть дня лежу в постели. Он предлагает переехать ко мне, чтобы ухаживать за мной, я соглашаюсь. На вопрос моего сына я отвечаю, что это самый близкий человек после него, а затем, слегка волнуясь и тщательно подбирая слова, наконец-то, и сыну признаюсь, что я его очень люблю. Мой сын сильно переживает из-за того, что он услышал, но, однажды серьёзно поговорив, мы понимаем, что он переживает только лишь за то, что скажут люди вокруг. По этому поводу мы устраиваем прекрасный ужин, после которого смотрим мой любимый мультик "Лило и Стич", в котором есть такая замечательная фраза, которую говорит старшая сестра главной героини в тот момент, когда их пытаются разлучить органы опеки: «Охана — значит семья, в семье не бросят никого и никогда и не забудут…».
Мы всё ещё не семья, но в тот вечер ею были. Немножко неловкие, но очень трогательные. И точно очень счастливые.
А потом был сумасшедший день. День, когда в дверь звонили не переставая. Брокер компании, где я держал страховой накопительный счёт, банковский служащий, представитель министерства образования, священник из местного католического прихода, секретарь партии, поддерживающей права людей быть отпетыми на родном языке - они все очень хотели мне помочь. Помню, что устало смеялся в ответ, говоря им, что мне уже не сильно можно помочь, а вот моей семье их помощь не помешала бы. В ответ они поджимали губы и заглядывали через плечо в квартиру, потом долго копались в своих калькуляторах, а потом выдавали брошюру, изданную бюро по защите Сатверсме, где красиво в столбик были перечислены причины, почему мы не семья. Там даже, представляете, были комментарии некоторых моих знакомых с фейсбука.
А потом я умер. И меня не отпевали. Оказывается никто не имел права выбрать на каком языке это должно происходить, потому что у меня не было семьи. Была. Но она не нравилась некоторым из вас, поэтому все решили, что её не было.
Подумаем вместе. Пофантазируем. Итак, предположим, через пару месяцев я познакомлюсь с мужчиной, который неожиданно мне понравится. С замиранием сердца и с отвращением, привитым мне обществом, я буду открывать свою собственную гомосексуальность, одновременно закрываясь от близких мне людей и друзей.
Пока что история устраивает всех, как я понимаю. Я - не семья, а просто очередной мужчина в кризисе среднего возраста. Спиваюсь один дома от осознания, что врал сам себе последние двадцать лет. На улице я появляюсь только для того, чтобы купить макарон с пивом, а что происходит у меня в спальне, никому не интересно и знать не нужно.
Упав на самое дно, я отталкиваюсь от него и всплываю на поверхность. Я ищу спасательный круг в окружающем мире, способный помирить меня с моей новой реальностью. Психотерапия, религия, волонтерская работа, сбор средств в благотворительные фонды, разговоры с друзьями, картофельные блинчики со сметанкой, пешие прогулки морозными вечерами - всё моё время брошено на поиск новой гармонии. Мой сын, проводя со мной достаточно много времени, замечает, что я становлюсь более задумчивым, но, как это свойственно детям, не обращает на это внимание, потому что доверяет мне и верит в мою взрослость.
Мир одобрительно кивает - социально ответственный и инициативный мужчина, находит огромное количество способов быть полезным для всего общества. Его внутренний мир - это его личная ответственность - времени разбираться в нюансах нет. История успеха.
Я устаю. Мы все устаём. Особенно, если не принимаем себя, постоянно сжигая все ресурсы, чтобы привести себя в соответствие с окружающими людьми. И нам всем знакомо чувство, когда хочется найти плечо, на которое можно опустить голову и замереть. Перед глазами проходят женщины, вырастившие собственных детей; мужчины, похоронившие своих родителей; те, кто пострадал от насилия; те, кто сами принесли это насилие; хозяева собак и кошек; страстные религиозные фанатики; adrenaline junkies; читатели; веганы; мечтатели; искатели - разбредаясь по своим уголка комфорта и забвения, в одиночестве или взяв за руку того, с кем, как им кажется будет хорошо хотя бы в обозримом будущем. Я тоже так хочу.
В отчаянии я пишу тому парню, который мне понравился, мама миа, сколько времени прошло, три года назад. Он соглашается приехать, повинуясь человеческому желанию поддержать того, кто в этом нуждается. И уже через пару порций рома я рыдаю у него на груди, наконец-то найдя возможность открыться хотя бы кому-то, избавившись в одно мгновение от всех этих громоздких поддерживающих конструкций, застилающих кругозор, которых с годами становилось всё больше, призванных не дать упасть мне в моих собственных глазах.
Я держу его за руку, зная, что это первый человек, который меня понимает, потому что, возможно, он прожил то же самое. Мне стыдно смотреть ему в глаза, а мне почти сорок два года, поэтому я, зажмурив глаза, сжимаю его руку и отказываюсь думать о том, что это когда-то закончится.
Мы начинаем общаться. Ездить вместе в короткие путешествия, ходить в театр и на выставки. Уверен, вы нас даже видели вместе. Я знакомлю его со своим сыном, а он нас со своей дочкой. И мы даже едем вчетвером куда-то далеко, откуда привозим множество ярких воспоминаний и фотографий. Даже таких, где мы держимся за руки. Дети начинают дружить между собой, а нашу теплоту воспринимают как что-то естественное, что точно не угрожает их собственному миру. Мамы наших детей пишут нам периодически о том, что наши дети говорят об этом, когда нас рядом нет. Это красивые мысли красивых людей, которые не боятся быть.
Мы всё ещё не семья. Пару раз нам нахамили какие-то ребята на парковке, один раз мне разбили нос. Вызванные полицейские посмеялись себе в усы: ребята, вы бы ещё на центральной вокзале за руки взялись бы. Думать надо, что делаете.
А потом, давайте представим, я чем-то заболел. Мне стало очень плохо, поэтому я большую часть дня лежу в постели. Он предлагает переехать ко мне, чтобы ухаживать за мной, я соглашаюсь. На вопрос моего сына я отвечаю, что это самый близкий человек после него, а затем, слегка волнуясь и тщательно подбирая слова, наконец-то, и сыну признаюсь, что я его очень люблю. Мой сын сильно переживает из-за того, что он услышал, но, однажды серьёзно поговорив, мы понимаем, что он переживает только лишь за то, что скажут люди вокруг. По этому поводу мы устраиваем прекрасный ужин, после которого смотрим мой любимый мультик "Лило и Стич", в котором есть такая замечательная фраза, которую говорит старшая сестра главной героини в тот момент, когда их пытаются разлучить органы опеки: «Охана — значит семья, в семье не бросят никого и никогда и не забудут…».
Мы всё ещё не семья, но в тот вечер ею были. Немножко неловкие, но очень трогательные. И точно очень счастливые.
А потом был сумасшедший день. День, когда в дверь звонили не переставая. Брокер компании, где я держал страховой накопительный счёт, банковский служащий, представитель министерства образования, священник из местного католического прихода, секретарь партии, поддерживающей права людей быть отпетыми на родном языке - они все очень хотели мне помочь. Помню, что устало смеялся в ответ, говоря им, что мне уже не сильно можно помочь, а вот моей семье их помощь не помешала бы. В ответ они поджимали губы и заглядывали через плечо в квартиру, потом долго копались в своих калькуляторах, а потом выдавали брошюру, изданную бюро по защите Сатверсме, где красиво в столбик были перечислены причины, почему мы не семья. Там даже, представляете, были комментарии некоторых моих знакомых с фейсбука.
А потом я умер. И меня не отпевали. Оказывается никто не имел права выбрать на каком языке это должно происходить, потому что у меня не было семьи. Была. Но она не нравилась некоторым из вас, поэтому все решили, что её не было.
RSS Feed
