Если честно, то я боюсь старости и одиночества. Но у меня нет времени на это.  Думаю, что я ничем не отличаюсь от любого рижанина со вторым пенсионным планом, предложения перевести который под нового управляющего как раз и напоминает о бренности всего. Ещё об этом напоминает старость и недуг близких нам людей. Но третий пенсионный план от этого не появляется. Почему-то.


Зато есть четвёртый. Пенсионный. Офигенный. И это с учётом того, что идея совместной аренды дома с такими же 70-и летними, чтобы играть в покер на раздевание, отброшена за свою эпичность и смазливость.


Я хочу уйти по-денисо-эвински. Нажраться дерьма в этой жизни по горло, завоевать самый большой приз каждой гонки, в которой я учавствую, убить свою тачку на Нюрбуринге, устать, и, как только почувствовать, что больше не могу самостоятельно постричь себе ногти на ногах, купить себе ведро ДМТ, свалить с палаткой в горы в скользких сапогах. Сорваться с обрыва, не дойдя до места, упасть в ущелье и умереть от осознания собственной исключительности, если не сказать грубее.


Я не хочу думать о старости, даже если меня заставляют.
​

Мы с Микой в порядке эксперимента живём в Латгалии. Без электричества, водопровода, но уже с газом и работающей печкой. По сути, в первый раз в жизни в отрыве от цтвилизации. Пара историй, чтобы было что вспомнить.


Меня поразила конструкция деревенской печи. Наша печь изначально не работала, поэтому пришлось вскрывать, отковыривать, вычищать, замазывать глиной, параллельно восхищаться её функциональностью и теплоёмкостью. Первую ночь мы мёрзли, вторую ночь мы дышали остатками едкого дыма не прогретой печи, и только на третью ночь я догадался закрыть дополнительную тягу под печкой, чтобы все щели, из которых до этого валил дым, привратились в маленькие пылесосы. И, если совсем честно, я для себя оправдал наличие бороды. Бюджетный аттракцион мужественности, после которого Мика ластится ко мне и пытается помочь всеми силами.


В момент отъезда из Риги Мику лишили компьютерных игр. Возмущался, но принял. Расставил рыцарей в комнате, построил замок. Когда протапливали печь, выгнал его на улицу без замка. Возмущался, но потом два часа играл с биноклем и палкой. В планах раздеть до трусов и оставить наедине с воображением. Вдохновляет.


Познакомились со всеми. Обсудили всё. Люди идут мимо и заглядывают. Прошёлся в пончо до магазина, поиграл на завалинке на калимбе - поток увеличился. Заходил батюшка Виктор, принёс литературы. Неспешное течение времени заставляет придумывать себе развлечения, посматривать в сторону женщин и выпивки. Хочется в Москву, но желание высыпаться и обрастать кожей слона сильнее.


Люди судачат о метрополите всея Латвии, который родом из Гравер. Старовер, говорят. Переметнулся, сделал карьеру, построил православный храм в родном городишке и содержит школу, где десять учеников и пятнадцать человек администрации. Вроде добро делает, а не верят ему.


Сам храм у нас под боком. Десять метров. Мика уже ходил туда бить в колокол. Один раз даже без спроса. Я же планирую ночью проецировать на него всякие картинки - белые стены манят. Завтра, вот, буду на стене "Остров" Лунгина показывать.  Как акт межкофессиональной дипломатии.
​

В общем, живём мы хорошо. Где-то растём даже. Но самое главное, что хвост не отваливается (и интернет есть) .

И сказал Неистовый В. :
"Да прибудет с тобой та,
Кто оценит тебя таким,
Какой ты есть,
Блаженный Ди.
И будет хорошо."
​

Спасибо, неистовый В. Такая дружба много стоит. Я рад, что в этот раз мы собрались вокруг тебя - искреннего, требовательного к себе, не безразличного и ответственного. В этом всём есть столько трогательного, что дрогнувший голос нашего общего друга - лишь малая часть той "старой школы", которой принято гордится, которую надо беречь. 
Мы все стали лучше.

Через три песни после начала концерта Foo Fighters их солист свалился на наших глазах со сцены куда-то в пол. Это мог бы быть эпичным провалом всей нашей поездки - сумасшедшие норвежские цены, билеты на концерт в Гетеборге, две тысячи километров в пути- чем не самые дорогие три песни в нашей жизни? но получился, цитирую непосредственно Дэйва Грола: best show on tour.


Дэйва унесли со сцены на носилках со сломанной ногой, не дав даже выкурить сигарету на не гостепреимном шведском полу, и пока публика переваривала произнесённое Гролом в микрофон "We will come back and play for you again, I promise!", оставшиеся на сцене участники группы играли классику рока, чтобы подсластить горькую правду - концерта не будет. Но уже под песню "Under Pressure" Дейв выполнил обещание и вернулся на сцену. На носилках. С гитарой и со своим новым другом в форме работника скорой помощи.


Его посадили на стул, дали гитару, и мы продолжили концерт. Публика сходила с ума. Меня насквозь прокачивала энергия пятидесятитысячного стадиона, в то время как фельдшер держал ногу Дейва, чтобы он в порыве не стал ей сильно двигать. Самого Дейва проперло от собственной эпичности через пару песен, когда он стал называть это самым большим событием в их гастрольных выступлениях, исполнил песню про learning to walk again, назвал себя Б.Б.Кингом, посвятил другую песню парню, который держал его ногу, и, сорвав все маски, превратился в влюбленного в своё дело гиганта.


Самопожертвование Дейва превратило всё в очень эмоциональный и, главное, искренний акт. И мы увидели на сцене то, ради чего должно происходить практически всё на этом свете. Любое выступление - это, по сути, полностью предсказуемое действо, в котором именно такие эмоции создают уникальное состояние, рисующее фактурной краской, широкими мазками поверх системы художник - зритель.

Это был мой первый в жизни концерт на стадионе. Не зная ни одной песни этой группы, и изначально с подозрением относившийся ко всей поездке, я получил необыкновенное удовольствие, наблюдая, как ситуация играет новыми красками в поступках и словах искушённых вниманием людей.
​

И я не мог не вспомнить свой перформанс в Skatuve, даже не пытаясь сравнить масштабы, конечно. Побывав теперь и на месте зрителя на самом честном концерте. После последней песни меня обнял Витя. Просто так. Чуть правее меня стоял мужчина сорока лет. Он плакал, когда Грол дал пять кому-то из зрителей костылём и повторял, что похоже, что он сломал ногу для нас. Хотя мне кажется, что он сломал ногу для себя в первую очередь. Мир - волшебное место, а я - счастливый чувак.

Той ночью я был шаманом и вытанцовывал восьмибитный огонь. Всё то, о чём теоретизировал предыдущие три года, происходило со мной в этот самый момент - мой организм сам себе дарил диметилтриптаминовый полёт, раскачиваясь на внутренних ресурсах, черпая энергию из земли, темноты и ясного понимания, чего я хочу - чувства, которого у меня давно не было.


После того, как все ушли спать, остался в зале,  и медленно раскачивал своё тело, чтобы стыдливый запрещающий мозг проснулся в тот момент, когда уже было поздно, когда его уже не слышно. Танцевал так, чтобы не расплескать свою энергию, оставить её для себя. Но одновременно танцевал всех тех, кто смотрит на меня. Кто говорит мне, что думает, кто считает меня своим другом, сыном, врагом. Каждая интерпретация моего движения - это только и только движение ума зрителя. И я понимаю это. мой танец - это два часа моего первого раза в жизни и два часа вас во мне.


А потом пришла она. Я этого хотел, и это произошло. И мы подарили друг-другу и в первую очередь себе ещё два часа нашего первого раза. Мы танцевали в темноте, считывая силуэты, полуулыбки. Мы пробовали, провоцировали, отходили назад. Это был танец свободы. Свободы выбора, свободы интерпретаций, свободы от осуждений и предубеждений. В её силуэте я видел других людей, других животных, но главное, что я видел - это желание брать и давать. И мне было важно, что я осознаю равноценную важность этих двух процесов.


Я испытал необычайную близость. И в этом танце было рассказано множество историй. В танце родилась и умерла любовь, страсть, агрессия, унижение, игра. Когда мы обессиленные засыпали на полу, пришло тепло и благодарность.


Я хочу знать и понимать, что я хочу. И сейчас я хочу, чтобы каждый мой танец, каждое касание переносицы приносили тепло и чувство благодарности.


Год назад я открыл для себя этот язык, создавая видео Liels un dzīvs un nebaidos. Тогда я был поражён лаконичностью и силой хореографии. Через год я это чувстствую в себе. И я танцую тепло и благодарность для тех, кто привёл меня сюда, и для тех, кто готов принимать, давая взамен.

Падай,
Падай. Прошу, упади.
Сердце остановись.


Тело, замри
И ногами дойди,
Страхи мои донеси.
​

Где я? В движениях своих,
В крови, стучащей в висках?
Или я в мыслях, в своих и твоих
Честных и горьких словах?