Всю жизнь чураюсь какой-то конвенциальности по поводу того, каким должен быть мужчина. И при этом каждую секунду своего существования ненавижу себя за то, что как раз конвенциальным мужчиной в моём представлении не являюсь. И при этом удивительным образом в отношении машины с такой радостью и лёгкостью соглашаюсь быть тем самым чуваком - моющим на автомойке на последние деньги, сдувающим пылинки, и при первой же возможности уезжающим в закат, даже если на это надо потратить 20 евро на 100 километров. Всего лишь. И не на сто километров, а за час.
​
Машина - это метафора контроля и свободы. Или гипербола. Или литота - у каждого свой уровень тестостерона.
А ещё это пельмешка.

Хотя покупалась Дуня из-за подогрева задницы, надо признаться, что самый главный hidden perk этой тачки в том, что люди при виде этой тачки начинают бить друг-друга. Бить, но мило.
Наверняка слышали, что, если видишь VW Beetle, то можно смело своего соседа ткнуть в плечо. Дуня, вроде, даже не просто жук, а майский жук - Maggiolino, но регулярно на перекрёстке вижу, как кто-то кого-то исподтишка, а потом, типа, ха-ха, это не я, это, вон, жук. Сегодня, вот, видел, как вообще укусили. И ничего, проканало.

Занимательно в этом то, что бьют только девушки. И только своих парней. Ну, мы с Микой ещё друг-друга каждое утро, когда выходим во двор, но у нас конкурентные отношения, и мы ещё наперегонки вниз по-лестнице бегаем, и вообще, это наш жук, нам можно. А вот какие выводы можно сделать из того, что я из своей тачки регулярно наблюдаю мечтательных парней, которых вероломно пиздят на перекрёстке внимательные к мелочам девушки, я не знаю.
​
Недавно, пристроился за одним жуком на Бривибас - думал, что сейчас буду смотреть, как от девушек будет прилетать парням, а я такой, раз, второй темпом, и у парней будет шанс отыграться, но по факту во всех парах , что мы встретили на пути из центра до юглы, парни были биты дважды. С глупой, растерянной улыбкой и без шанса на спасение. Кричу в окно "прастити", задаю риторические вопросы мирозданию.
​

​Это ваша машина? Красивая. А кубинский флаг почему? А можете не отвечать - будем час тут филосовствовать. Некоторым людям даже в глаза не надо смотреть, чтобы увидеть потенциал для разговоров. Для меня машина всегда была возможностью уйти в себя. А если ещё глаз окружающих радуется, то вообще хорошо. Как будто питаешься этим. Надеюсь, у вас дети есть - машины уходят, а дети остаются. И вот ими питаешься. Но сегодня, вот, вашей красавицей получилось. Имя же у неё есть?
​
Вот так, встречаешь своих двойников +20 лет, а они даже не просят сигарету скрутить.

Продали Эволупу. Ехали с Микой на площадку и прятали слёзы. Даже не ожидал, что для него это будет так сложно. Как мудро заметили в чате: это самый безопасный способ потренироваться переживать потери. Машину покупал парень, но на имя своей девушки. Так и сказал сразу: для Эсмеральды. И в этот момент, конечно, кубинский флаг засиял во всей своей красе. И на сердце стало чуть легче, когда знаешь, что всё это будет играть новыми красками, и кто-то ещё будет улыбаться под карибские ритмы.
​Обнялись с сыном и пошли пешком домой. Oh Lupo
​

На перекрёстке какая-то семья с коляской машет мне руками. Я без очков, но давайте я поулыбаюсь в ответ - терять социальные контакты в разреженной пандемией атмосфере из-за собственной близорукости не самое дальновидное решение. Машу вам рукой, мои милые люди.

Зелёный сигнал светофора - стоявшая справа старенькое ауди кваттро остаётся в моих выхлопных газах позади, но постепенно выравнивает ситуацию, и вот уже водитель отчаянно мне жестикулирует - да, моя тачка крута, спасибо, парень, надень солнечные очки, иначе ослеплю тебя своим великолепием.

Ветер в ушах, шум мотора перекрывает раггамаффин. Мы с Эволупой одно целое - почти шестьдесят лет на двоих. За нами шлейф из палёной резины и кубинского рома. Подлетаю к перекрёстку, оборачиваюсь на свист и уже привычную мне жестикуляцию очередного поклонника - всё под контролем. Я вас тоже люблю.
​
К пассажирской двери подходит сын с побледневшим лицом: "Чувак, у тебя багажник открыт. Это ты специально, чтобы выглядело как космический корабль?". На моём лице не дрогнул ни один мускул - fake it until you make it.

За последние десять лет меня приглашали пару раз в школы рассказать двенадцатиклассникам про то, есть ли жизнь после выпускного. Конечно же, с моей стороны это была полная профанация - с таким же успехом я мог рассказать, как я пришёл в казино, поставил всё на двадцать восемь красное, а потом узнал, что двадцать восемь - это чёрное, но к тому времени я уже даже что-то выиграл, пусть и в три раза меньше обещанного, хотя какая разница, потому что деньги так или иначе пришлось раздать.

Минимум планирования, максимум импровизации и вовлечённости во всё, что может показаться интересным, но при этом не так фанатично, иначе о душе не будет времени думать. Точнее о себе. Точнее, это я всё сейчас выдумал. Вы точно хотите, чтобы один запутавшийся человек рассказывал про выбор профессии тем, кто всё равно рано или поздно сам запутается?

Но зато теперь у меня есть охуенная история, которую я буду рассказывать всем двенадцатиклассникам, которые готовы меня послушать (вся надежда на внуков). Послушайте и вы.

После окончания школы мы все ломанулись сдавать экзамен в Стокгольмскую школу экономики, и, так как мне к тому времени магическим образом удалось пройти первый тур, я добирал остальные варианты со свойственной мне ленцой и по остаточному принципу - так, в одно прекрасное раннее утро, я оказался абсолютно один перед огромным табло с факультетами Латвийского Университета. Я очень долго водил погрызенной ручкой по спискам, пытаясь услышать в себе резонирующие с названием программ мотивы. И, конечно же, ни-че-го не услышал.

Мою медитативную практику прервал какой-то парень, стремительно спустившийся в полуподвальное помещение, где размещался стенды с информацией для поступающих. Патлатый, бородатый, в чёрном худи и с татуировкой на тыльной стороне ладони - для меня восемнадцатилетнего это было столкновение с чужой цивилизацией. Я смотрел на него с восхищением и страхом. Он повернулся ко мне и по-латышски попросил у меня шариковую ручку. Я молча ему её дал, а потом наблюдал за сценкой, которую пересказывал всем своим друзьям следующие несколько лет.

Парень, поблагодарив, взял мою ручку и очень артистично, на публику, состоявшую из одного человека, начал с закрытыми глазами водить всё тем же погрызенным колпачком по списку факультетов. Потом остановился. "Оп, геология",- сказал он, открыв глаза, записал это в бланк подачи заявления на поступление, вернул мне ручку и был таков.

Прекрасно. Прошло 18 лет. Я так и не поучился в шведском, бросил бухгалтерию , закончил общественные отношения, и работаю в ИТ. Те тридцать минут неопределённости в здании Латвийского Университета привратились в эпизод. Сакральное жертвоприношение. А парень со встроенным генератором случайных решений лишь оттенял бессмысленность произошедшего, одновременно протягивая ниточку между дионисийским и аполлонистическим началом в моём воображаемом сверхчеловеке.

Сегодня стою в пробке. Спереди грузовик, сзади автобус. Справа машина с опущенным водительским стеклом. Поворачиваюсь. Мужчина моих лет. Борода, тёмный худи. Курит. Ставит руку с сигаретой на край двери. На руке та самая татуировка. ТА САМАЯ татуировка. Я едва успеваю это переварить, как его ряд трогается с места, позволяя его машине обогнать мою на полтора корпуса. Прищуриваюсь, пытаясь прочитать надпись на заднем бампере. Оп, услуги геодезии.
​
Сижу, жую колпачок от ручки. Ставлю на двадцать восемь красное. Жду, когда меня позовут рассказывать двенадцатиклассникам про то, есть ли жизнь после выпускного.

​В этом году Эволупе двадцать лет. У неё ржавеют пороги и отваливаются вертикальные стойки. Мы проехал вместе больше двухсот тысяч километров, посетив в контининтальной Европе всё, кроме Греции.
Медленно с крыши сползают улитки.

Давайте поговорим. Про мир мужчин, тестостерона и окситоцин. А значит и про эмпатию, харрасмент, здоровый (и не очень) эгоизм и прочие противоречивые явления нашего сложноподдающегося описанию мира. 

Я - мужчина, мне тридцать три года и мне нравятся женщины, что бы я там иногда в себе не раскапывал. Нравятся они мне не меньше, чем когда мне было восемнадцать, но, будучи обвешанный регалиями, фобиями, травмами и фантазиями, я наверняка уступаю себе пятнадцатилетней давности в проворности, настойчивости и безбашенности. Пускай. Зато появилось впечатление, что я могу словно отстраниться и посмотреть на себя со стороны, например. Или вместо стремительного блицкрига, у меня теперь осознанность, отвественность и контролируемое погружение. Идеальный гражданин. Сам на себя ещё и доносы могу писать. Или романы. Хмм..

Когда вслед за приснопамятным Ванштейном посыпались и другие головы голливудского истеблишмента, в моей голове, давно укатанной идеями умеренного феминизма, вспыхнули яркие неоновые буквы: грядёт новый мир. Я метался в диалогах со своими друзьями от вопросов этики к идеям трансгуманизма, пытаясь нащупать общее место для всего, что произошло. Возможна ли в моём мире подобная ситуация? Или для этого нужно быть избалованным деньгами, славой и вниманием, чтобы позволить себе подобное поведение? Когда перед тобой раскрывают сто дверей, раздвигают сто пар ног, что тебя должно остановить на сто первый раз? И здесь я с удовольствием бы обратился к монологу Дастина Хоффмана о том, как важно за внешностью рассмотреть личность, но этот засранец на следующий день тоже оказался в расстрельных списках, явившись в тот же миг во всей своей мужской слабости. Слабости..

Я осёкся, понимая, что прежде, чем давать оценку произошедшему, я должен определить своё место на этой доске каминаутов. Домогался ли меня кто-то? Да, я был на той стороне, где невозможность выйти из ситуации с честью парализовывала меня в самом уголке моего сознания, одновременно развязывая руки человеку напротив. А самое главное, что я видел это вожделеющий взгляд напротив. И там отражался не я, но мясо. Нежное, юное мясо, которое не может сказать нет.

Я знаю, что происходит с мужчиной-победителем, который в своём образе возвышается громадой над миром, когда он красивому интеллектуальному вальсированию, почему-то выбирает спазматические движения бёдрами и растекается слюнями по чужой одежде. Ему лень. Фундаментальное качество, конечно, недооценнённое ни в экономических, ни в филосовских теориях. Ему лень учавствовать в сложных процессах. Он променял всё на самый энергоэффективный способ самоутверждения в своих притязаниях на сиюминутное счастье.  На секс. Приравнял его деньгам, оценил час своего времени, и перестал искать в этом таинство, второго человека, перестал искать в нём себя, упростив мир до круговорота бабла, эндорфина и белков с углеводами.  И превратился в животное, лишив себя самоиронии, отдав своё поведение на откуп базовых понятий.

Нигде не могу найти ссылку на оригинальный материал, но есть такая легенда, что когда в рамках эксперимента женщинам кололи так называемый "гормон мужественности" тестостерон, всё исследование законичилось по просьбе самих подопытных на уровне двадцать процентов от мужской нормы. Потому что "очень хотелось трахаться". Комплиментарный для мужчин эксперимент, подводящий нас к сакраментальному: представляете, как мужчинам тяжело.

Тяжело. Иногда до исступления. Но до дома добираешься, мастурбируешь и отпускает. А нет, иногда напиваешься и пишешь. А на следующее утро так рад, если тебе не отвечали. Это считается домогательствами? Домогался ли я кого-то? Нет. Почти всегда обоюдный флирт и правильная температура горения, за которыми можно всегда успеть разглядеть испуг, растерянность или победоносный блеск, чтобы на ходу перестроить реальность в самую адекватную для вас обоих. Потому что, привет, это не только про тебя. И никогда не будет только про тебя.

А иногда, а иногда, знаете, как бывает! Поднимаешься по лестнице. А впереди идёт девушка. А у тебя тестостерон. И тебе очень тяжело, практически до искр в глазах. А ещё на улице солнце светит. И ещё очки с диоптриями, в которые мир - дрожащий кристал. А ещё вчера тебе улыбнулись, и с кем-то ты чай пил. А кто-то тебе сердечко прислал или, вообще, обнял. И это всё нерасплескавшимся океаном у тебя в груди. А перед глазами чулочки, уходящие вверх. А выше бёдра, талия. И всё это тонкой тканью, которая, кажется, под твоей ладонью превратиться в горячий воздух и испариться. И сам себе улыбаешься, идёшь, рукой за перила перебираешь, чтобы не свалиться в счастливый обморок, а потом упираешься в её взгляд. И всем всё понятно, наверное. И теперь уже оба улыбаетесь. И почему-то этого вам обоим хватает.

Ps. Чем я отличаю от Ванштейна? Человеколюбием? Возможно, низким уровнем тестостерона? Про трансгуманизм тогда в другой раз.

Однажды, давным-давно, но уже на балконе моей квартиры, допивая, докуривая и домысливая мысль, Никита больше в сердцах, чем серьёзно, сказал, что ничего не мешает при регистрации брака выдавать вместе со свидетельством ещё и книгу о том, каким образом можно преодолевать те или иные кризисы, с которыми рано или поздно сталкиваются во всех отношениях. Утопическая идея, которая разобьётся о любую книжную полку дома - разве говорили бы мы в книгах о любви так много, если бы она была понятна и предсказуема?

И с Никитой, и с Кариной мы прочитали добрую половину наших книг,- дружбой и общением, длящимеся пятнадцать лет не разбрасываются, а поездки в горы не забываются. И на правах того самого человека, кто когда-то вас познакомил, я с удовольствием взял бы эти прочитанные половинки книг и соединил их в одну, наполненную вами такими, которых я знаю. И, уверен, что получился бы отличный первый том.

Второй том - ваш. Возможно, даже с вырванными листочками и перечёркнутыми абзацами. И называться он будет "Опыты", не важно. Сейчас мне кажется, что важнее напоминать себе, что именно этот том вы будете читать своим детям (а может они его сами найдут в тумбочке у вашей кровати), и что именно эту книгу вы будете листать в свои восемьдесят девять лет, когда ваша память заменит вам ваши глаза. Так что побольше цветных карандашей, кофейных пятен, губной помады и следов от варенья; побольше диалогов и поменьше многоточий; разных почерков вам и покрепче переплёт.

фото (с) Александр Михайлов

Этим летом Марина подошла ко мне и спросила, могу ли я отвезти её с собой в то место, где я один. Дорога в Лиепаю было первое, что пришло мне на ум. Вечером того же дня в голове было ещё очень много образов, символизирующих одиночество, которые мне каждый раз даются с трудом, потому что забирают без остатка, обнажают, разрывают, делают уязвимым, заставляют сердце выскакивать из груди от страха. От страха быть одному. Навсегда.

​В нашей театральной студии, где я и познакомился с Мариной, нам говорят, что нужно загнать переживания себе под кожу, чтобы они продирались на сцене через взгляд, мимику, движения, голосовые связки, чтобы разрывали пространство пружиной, заведённой у тебя внутри.

​Ранним утром того дня я должен был заехать за Мариной. Я ехал в четыре утра по пустому городу, заводя внутри себя эту пружину, которую я всегда (слышите, всегда!) готов разжать перед тем, кто готов услышать. Или увидеть, интерпретировать, взаимодействовать с уважением к моему ритму. Десять лет назад мне хватало слова "провокация" и "самолюбование", а сейчас  не хватает. Я не верю, что это огонь внутри горит на таком топливе. Я знаю, я чувствую, что мы сдвигаем плиты, что суставы прогибаются чуть сильнее, лёгкие наполняются, зрачки расширяются. Все наши порывы подхватывает ветер и их вдыхают те, кто готов дышать. 

​Марина взяла в то утро то, что захотела. Со свойственной ей деликатностью она смотрела на то, как я учился говорить с ней о важном. Говорить молча. А потом мы поехали в Ригу, и она показала мне альбом своих самых любимых фотографий, которые она сделала. И была моя очередь дышать её миром, который пружиной вошёл в мой, дождавшись момента, когда я готов был её услышать.

​Перед этим человеком у меня нет секретов. Не должно быть. Даже если единственное, что я слышу, это звук спускаемого затвора.
​