Мы все боремся с пустотой. Хотим мы того или нет. На каждом уровне нашего существования мы провозглашаем себя чем-то отличным от нуля, с вектором вывернутым на понижение энтропии. Накопить, собрать, собраться, реализоваться, взорваться, разложиться, чтобы опять собраться. Даже наша смерть высверливается в граните, провозглашающем наше бессмертие в памяти других людей. Последний факъю в небо - я имел, я крутил, и вот это было времечко.

Расставляем поручни, подставляем костыли, стелим соломку - наша внутренний вакуум грозит разрастись до размеров нас самих, поэтому мы так часто находим себя на дне бутылки или в лозунгах других людей. Только не останавливайся - твой баланс в движении.

В этом забеге, длящимся ровно один круг, падаешь и рассыпаешься много раз. Первое время исключительно в руки собственных родителей, но я точно помню, как в свои шестнадцать я махнул мимо прямо на асфальт. Дальше сам.

Я помню как на собрании в детском садике моего сына кто-то достал гитару, и все начали петь тихую песню на латышском языке. А я молчал, потому что не знал вообще никаких песен. Я падал мимо заботливого постеленного  для заблудших душ пледика с вышитым аусеклитисом, точно так же как проходил сквозь бронзовые берёзки и пятиконечные звёзды за год до этого в Москве. И поэтому на месте национального самосознания уязвлённая пустота, хотя, уверен, для некоторых - это комфортное кресло, откуда удобно смотреть на весь остальной мир.

С недавних пор я отказываюсь опираться на своё мужское начало - вытащил из него арматуру общественных ожиданий и растёкся тёплой рекой самости. В образовавшийся психосоциальный вакуум отказываюсь пускать даже слово - дискретность порождает конфликты, поэтому мне комфортно скользить в касаниях тех, кто принимает меня на этом уровне без слов.

Для эстетов ещё существует диметилтриптаминовые  потоки и их аналоги, где можно на околосветовой скорости покинуть антропоцентрическую систему нашего мира, растворяясь в  осязаемом эфире, пребывая в трансцеденте, без объекта и субъекта, подлежащего и сказуемого.

Подобная поэтапная деконструкция провоцирует. Пустота берёт нас, оставляя дыры в наших принципах; рвёт в клочья наш юношеский максимализм, заставляя нашу нервную систему приспосабливаться к беспокойному разуму. Кто-то берёт в руки флаги, кто-то оружие; кто-то в собственной черноте видит оттенки серого, а кто-то рисует цветом по другим людям; кто-то поёт, а кто-то замолкает - сначала в смятении, а потом и в смирении, - мы прекрасны в своём разнообразии, в своей такой пугающей на первый взгляд неустроенности в этом мире, в котором на самом деле не надо костылей-наций и костылей-религий и миллион других штук, за которыми мы прячем свою пус-то-ту. 

Мика играет свой положенный час в компьютер. Через плечо заглядываю в экран, там онлайн войнушка. Иду в другую комнату, устанавливаю эту же игру себе на компьютер. Подключаюсь к серверу, нахожу карту, на которой играет мой сын. Выбираю вьетконговцев, потому что Микаэль играет за американцев. Со снайперской винтовкой ползу за развалинами посёлка, выискивая через прицел заветный ник "tomato2soup".  Вот он несётся через пустырь, поливая противника свинцом. Выстрел. Из соседней комнаты возмущённое "Эй, папа, тут кто-то с твоим ником меня убил!".
Кричу ему: "Это был я! Я в игре!", и через мгновение в комнату врывается он с криком "Моя папа меня убил! Я так счастлив, что мой папа со мной играет в игру!".
Мне становится стыдно, а Мика убегает к компьютеру с криком: "Стой там, никуда не уходи. Я сейчас подойду туда же и тебя обниму!". Мы обнимаемся среди развалин вьетнамской деревушки, мимо свистят пули, через мгновение меня застрелят из пулемёта, а моего сына из автомата калашникова. Мы счастливы.

За пару недель до восьмого марта мне пришла в голову идея сделать вечер феминистической компенсации - мероприятие, посвящённое объективизации мужчин. Отсмеявшись положенный для этого день, и поговорив со знающими людьми, я ужаснулся тому, насколько я стал заложником стереотипов, и как легко я встаю на рельсы сексистской идеологии, которая среди прочего отказывает человеку напротив меня в самом сакральном, что я могу себе представить в человеческой жизни,- в праве на уникальность.

Нашумевшие истории, признания за бутылкой вина моих друзей, наконец, личный опыт не оставили в моём мире женщине право быть оценённой по поступкам, а не по моим страхам и ожиданиям. А когда в моей ленте фейсбука на семинар для мужчин (!!) "Чего хочет женщина" стали записываться женщины, чтобы (!!!) самим понять, чего они хотят, впору было вывешивать белый флаг - женский мир рисковал стремительно превратиться в анекдот.

Надо было что-то менять. И я поменял информационное поле. Несколько прекрасных фильмов, пара интересных каналов в телеграмме - и для меня восьмое марта становится днём, когда женщина поздравляет женщину, а мужчины смотрят на это, стоя поодаль, вздыхая о временах патриархата. А ещё я говорил с теми, кто не лениться выйти за пределы общих фраз. Кто раскрывает в своём поступке своё решение, даёт увидеть свой горизонт выбора, вычерчивая поверх свою историю, свою личность.

А там, где появляется личность, там появляется право на всё, что ограничивается свободой другого. И, поверьте, это намного больше, чем может просто женщина или мужчина. У меня опять появились люди-единороги, которые скользят сквозь рамки и ожидания, олицетворяя собой космос и его производные.

К восьмому марта мы снимали ролик, построенный на одной метафоре, где герой находит в своём замерзающем сердце цветок, который он решает оживить. Это ролик не про восьмое марта и не про эфемерных женщин, он про каждого из нас, кто находит силы заглянуть в себя и разбудить внутри себя то живое, любопытствующее, согревающее своим интересом и вниманием, что даёт право Другому на самобытное существование вопреки нашим ожиданиям и страхам. 
​