​Историю, которую надо знать, общаясь с некоторыми мужчинами.

На одной анонимной имиджборде обсуждались порнозвёзды, которые работают в эскорте. Фоточки сменялись видосиками; то тут, то там мелькали ссылки на сайты эскорта. Привычное течение вечера прервал проникновенный текст очередного анонима, в котором он практически капслоком умолял сказать, где можно найти некую... мм.. Лизу Х, на которую он накопил пять тысяч долларов, и которые он готов заплатить за один час встречи со своей богиней.

Ответ на этот комментарий был лаконичным,— чувствовалось, что человек, написавший его, пожил, прожил, знаком с человеческими слабостями, и принимает их так же, как принимает себя. В общем, это были слова не мальчика, но мужа, претендующие на единственный ценный совет, который я мог бы получить от, например, моего отца.

"Мой друг, я знаю, что эта женщина более чем достойна твоего внимания и твоих пяти тысяч долларов. Но послушай совет опытного человека. Открой твоё самое любимое видео с этой женщиной, подрочи, а потом подумай ещё раз, на что ты хочешь потратить свои накопления". 

Ответ был ещё более лаконичным и точно без капслока— благо, прошло минут двадцать: "Спасибо. Помогло".

В магазине выложили стратегические запасы туалетной бумаги - упаковка XXL для самых отчаявшихся. На лицах стоящих вокруг смятение: взять прилюдно 48 рулонов - это признать, что ты поддался панике. Тексты про заменитель медицинских масок не катят - на соседнем стелаже молчаливым укором лежат рулоны бумажных полотенец. Раз-два-три, жопу подотри.

Люди, пережившие дефицит молча забирают последние упаковки. Они знают, что это не про вирус, это про людей. Они помнят. Мы стоим, взявшись за руки - тепло человеческого прикосновения точно так же стремительно взлетело в цене, но так как об этом не говорят в новостях, мы узнаем об этом последними. Как обычно.

Мозг разрывается части - надо спасать человечество, уединившись в собственной квартире; надо спасать экономику, вливая свои скудные накопление в движение товаров; надо позвонить бабушке и договориться, чтобы ребёнок пожил у неё, а ей самой нельзя выходить из дома; надо перевести офис на удалённую работу; надо мыть руки и не надо трогать глаза. Синаптические связи рвуться, образовавшуюся пустоту заполняет прокрастинация, руки сами тянуться к туалетной бумаге - я-мы мистер Туми из Лангольеров.

Планета начинает скрипеть заржавевшими шестерёнками - экотеррористы прицениваются к новым возможностям, а перед Белым Домом выстраивается очередь из молодых людей левого толка. "Обними президента!". Уже через пару часов такая же очередь возникает и у Кремля. Мир разочаровался в геронтофилии. Безработная испанская молодёжь затаила дыхание. 

Я стою в очереди на кассу, стыдливо сжимая помятую упаковку с гречкой. За мной в очереди стоят три подростка, у которых в руках бутылка кока-колы и пара бананов. Они смеются о чём-то своём во весь голос. Я чувствую себя бесконечно старым и уязвимым, понимая, что позволил залезть в свою голову тем, кем я никогда не хотел стать. Отхожу в сторону от очереди, медленно пытаюсь достать языком до кончика своего носа. Смеюсь.

Я планирую мировой тур с лекциями, объединёнными общим названием "Шапку надень!, или как я повзрослел". В рамках промо публикую отрывок из своей inspirational speech.
​
Когда мне было пятнадцать лет, мне подарили десять минут на картинговой трассе. Помню, как с каждым поворотом моя уверенность в собственных силах росла прямо пропорционально скорости, на которой я в эти самые повороты входил. Помню усиливающийся ветер в лицо, мой первый обгон на трассе, смазанные улыбающиеся лица праздных зрителей. А потом помню на повороте лёгкий толчок в спину от поздно затормозившего соперника, после которого меня вместе с картом на мгновение подбросило и тотчас же опустило на трассу. Колёса в одну сторону, я в другую — моя спина попробовала выступить в роли редуктора между попой, плотно сидящей в пластиковом сидении карта, и головой, по инерции продолжавшей двигаться по прямой, но не слишком удачно — свой карт я парковал уже взрослым человеком. В самом плохом смысле этого слова.

Сначала спина просто болела в месте ушиба. Два месяца я разминался, заботливо тёр пальцами позвонки и тянул нижнюю область поясницы в мостике, пока новый дивный мир не увлёк меня другими вызовами — благо, в пятнадцать лет с этим проблем не бывает в принципе — ты знакомишься с новым собой, а потом с тобой знакомятся и остальные — click-clack, catch-match и понеслась.

В общем, боль затаилась, вернувшись лишь вместе с первыми стрессами взрослой жизни. Да, да. Любой стресс для такого впечатлительного юноши (которым, и я настаиваю, я являюсь до сих пор) заканчивался ноющей болью на следующее утро. Терпимой продолжительной болью, которая, как потом прочиталось где-то на просторах интернета, оказывается разрушает синаптические связи — ваш мозг сжигает мосты, чтобы облегчить ваши страдания. А может быть приносит себя в жертву, хз.

Рентген и прочие не инвазивные способы заглянуть мне в тело бодро рапортовали, что мой позвоночник стареет вместе со мной без отклонений, протрузий и межпозвоночных грыж, а ведущий спортивный травматолог предложил даже сходить провериться на воспалительные процессы. В том числе в мочеполовой системе, повергнув меня в такое уныние, что я даже случайно записался не тому врачу, который, увидев двадцатилетнего парня среди семидесятилетних пенсионеров, предложил сразу отрезать мне член — "пока ты молодой и не натворил дел". Шутник. Спина продолжала болеть.

Чуть позже ко всему добавился лишний вес. Потом лишний стресс. Остеопат водил руками по моей пояснице и говорил о том, что я должен снять с себя ответственность за людей вокруг. Астролог предлагал выпить.

Каждую зиму наступал пиздец — бывало, что я просыпался, шёл по стеночке в душ, а потом просто останавливался от боли. Моя фантазия рисовала картинку, как я так и умираю у этой стеночки, будучи не способным дойти до входной двери, и я начинал смеяться. От смеха меня скручивало ещё сильнее — я опускался на пол, смеясь и плача одновременно. Мне было тридцать лет и мне было нужно новое тело.

Друзья говорили про слабые мышцы спины, а я молчал — рассказывать, как в процессе укрепления мышц спины мои остальные мышцы отказывались двигаться, лишь чтобы меня опять не пронзила острая боль, отдающая в ноги и в голову, не было смысла — это моя борьба, моя спина, моё будущее и моя медицинская страховка.

А потом я однажды приехал в Таллинн. "Пошли гулять", — я сказал. "Если ты хочешь идти гулять в такой обуви и в такой куртке, то я с тобой никуда не пойду",— был дан мне ответ. В моей изрядно поистрепавшейся от бесконечных актов самоссожения синапсов голове случился прекрасный диалог, где с одной стороны участвовали апрельский овен, легендарные кеды и разноцветные кофты с непальскими принтами, а с другой стороны была тень моей прабабушки, которая заботливо натягивала на меня колготки в детский садик. И так я повзрослел во второй раз.

Прошло три месяца. У меня новая куртка из суперматериалов, прикрывающих мне задницу, и тёплая обувь с нормальной подошвой не из говна. И с тех пор у меня ни разу не болела спина. А ещё я начал опять играть в футбол и поднимать на руки тех, кого я хочу поднять на руки (даже, если это Витя весом в 90 килограммов). Мои синапсы цветут красивым зелёным цветом, мой внутренний овен теперь по крайней мере согрет, а мои легендарные кеды ждут майских гроз. Я кажусь себе скучным сейчас, но я счастлив.
​
The End.

​Мика играет в онлайн игру, в которой можно по нажатию клавиши V включить внутреигровой голосовой чат. Пока я на кухне готовлю кулинарный шедевр из картошки с маслом, из соседней комнаты слышится его несмелое и еле слышное "хеллоу...", потом пару минут тишина, а потом опять "хеллоу..". Моё сердце обливается кровью, а в голове рисуется картины постапокалиптического мира, где мой сын в лохмотьях вылезает из под рубероидного навеса, чтобы попросить корочку хлеба. "Хеллоу...". А в ответ тишина.

Захожу в комнату и заглядываю сыну через плечо. Мир в мониторе действительно постапокалиптичен, но на самом Микаэле силовая броня с гидравлической системой поддержки и какой-то обрез с оптической насадкой. "Никто со мной не хочет разговаривать, потому что я пятого уровня" — в голосе слышится вселенская грусть, а весь блеск обещанных открытых миров фолаута '76 раскрывается обратной стороной настоящей жизни: всем плевать, пока ты ноунейм. Я возвращаюсь на кухню, чтобы оттуда затереть ему очередную лекцию про взрослую жизнь и безразличие окружающего мира, и тут... 
— "Привет, ТоматоСуп76, ты меня слышишь?"
Мика с тихим воплем врывается на кухню, обнимает меня и бежит обратно к компьютеру, а я выключаю вытяжку, чтобы не пропустить не единого слова.

Любимый мой RussoTuristo, который никогда не прочитает этот текст. Я тебя люблю. Когда ты подошёл к моему сыну пятого уровня, научил его стрелять из винтовки, скрафтил для него какое-то оружие, поделился лутом, показал, где можно прокачать свои навыки, и рассказал, что можно делать дальше, ты на это время стал для него отцом (сто девяносто пятого уровня). И я думаю, что ты должен знать, что теперь делает воспитанный тобою ТоматоСуп76 — он ходит по карте, находит ребят первых уровней, делится с ними лутом и учит их крафтить себе оружие, а потом приходит ко мне с блестящими глазами и рассказывает, кому и как он смог помочь. А перед сном мы всегда вспоминаем тебя, как ты в какой-то момент, когда на заднем фоне раздался плач ребёнка, извинился и сказал, что должен идти. И мы обсуждаем, как часто ты играешь в фолаут, сколько у тебя детей, и будешь ли ты учить их играть. И, в общем, ты понял. Onelove.