Боятся же не плохо. Так нас должны были учить, по крайней мере. И нет, конечно, я не про то, что "ты - мальчик, и ты должен быть смелым". Бояться - это слышать себя, чувствовать себя, а потом искать решение, которое даст мне право остаться собой.

"Я ничего не боюсь", сказанное двадцать раз в темноте, отбрасывает меня в несуществующий мир, где всё, что происходит, происходит не со мной, и где полученный опыт обесценивается своей эфемерностью. Это не я не прожил эти леденящие душу мгновения. Но это я постарался сразу же забыть о том, что произошло. А значит, мне всё ещё пять лет. Даже не пять с половиной.

Я боюсь боли. А значит, я могу сделать человеку больно, лишь бы он не сделал больно мне. Я боюсь одиночества. А значит, я буду бросаться на встречу каждому, кому нужно будет моё участие, выменивая такое важное для меня внимание на мои силы и время. Я боюсь узнать, какой я на самом деле для себя самого. А значит я буду искать себя в окружающих меня людях, жадно впитывая их оценки и характеристики, словно от них зависит смысл моего дальнейшего существования.

Я боюсь говорить о том, чего я боюсь. С тех самых условных пяти лет. И я стою перед тобой - герой собственной сказки, в которую я хочу, чтобы поверил любой, кто окажется перед мной. Так безопасно. Так завоёвывались неприступные крепости, так улетали в космос, так слагались легенды. А я очень хочу быть легендой - мне же пять лет - на меня смотрит весь мир, состоящий из двух самых главных людей, которые есть у пятилетнего человека.

Я вырасту, пройдя через эти страхи. Я построю свою крепость, у которой будут слабые места, тёмные коридоры и прекрасные мрачные подземелья. В них будет мало легендарности, но это будет мой дом, где я наконец-то смогу черпать свои силы. Где я буду собой - боящимся, ленящимся, восхищающим, одиноким, взрослым, ребёнком, мужчиной, женщиной и ещё миллионом собой.

​Я себе напоминаю Катамари — компьютерную игру, где персонаж – принц – толкает перед собой постоянно растущий шар, к которому пристаёт всё, словно это снежок в липком снегу. И вот уже принца не видно за огромным шаром всякой всячины. И вот, этот снежок – уже планета, за которой надо следить, и каждое утро приводить в порядок. Планета огромная – нет даже времени привести в порядок себя – все силы брошены на обслуживание шаткой конструкции из смыслов, благодаря которым я всё ещё принц на своей маленькой планете. Только вот на эту планету больше никто не прилетает. И даже если бы прилетел, то кто бы ко мне обращался по титулу? Кто назвал бы меня маленьким принцем? Наверное, только мама. Но я уже не маленький, а мама уже бабушка. И я вынужден придумывать воображаемый персонажей, которые приходят ко мне в гости. Напившись шампанского, я нахожу покой на груди у женщин, от которых могло бы пахнуть молоком, а если их нет, то у меня есть своя воображаемая женщина с синими волосами, которая всякий раз таинственным образом возникает из моих синих глаз, заполняя собой всё пространство, в котором могли бы поместиться другие люди. 


Когда-то на этой планете всё время что-то происходило - неоновые огни сменялись красочными салютами; перформансы, реалити-шоу, дрэг, крэк, марш-броски и мультимедийные представления – об этой планете должны были говорить все; и эти все должны были слетаться на её огонёк, так уютно горящий в пустой и холодной вселенной, чтобы разменять свои ожидания на капельку этого блеска – планета великодушно принимала всякого в обмен на восхищение и чувство благодарности. 


Иногда мне кажется, что кто-то должен умереть. В этом мало смысла, но когда внутри накапливается усталость и отчаяние, мне хочется, чтобы эта планета, готовая схлопнуться в посредственное нечто, исчезла, чтобы за этим гигантским шаром всякой ерунды кто-то увидел скрюченную фигурку меня. И в этот момент я преисполняюсь ненавистью к себе, к этому маленькому принцу – капризному, жалкому, одинокому, не способному выдержать даже толику критики, вечно разрушающемуся и убегающими от всех, кто готов предъявить ему такой сложный и многомерный мир Другого. Моё сердце наполняет жалость к себе, и тогда я ищу эту женщину с синими волосами, чтобы обрушить на неё всю свою ярость и обиду за то, что происходит.. 


Я просыпаюсь. Мне нужна новая точка отчёта.

​Приснился простой сценический перформанс. Задумался, было ли такое реализовано. Вспомнил, как в детстве муравья переносил на палочке на другую сторону лужи, и сажал на листик-корабль. 

Большой прозрачный куб из стеклопластика, вращающийся вокруг своей горизонтальной оси. Внутри подобие быта - мебель, подушки, книги. Там же находится человек - читает, спит, ест. К кубу приделана большая ручка, которая позволяет этот куб вращать, переворачивая вверх дном всё, что было. Ну, или кнопка, приводящая в движение элнктромотор.

Нажал кнопку, куб перевернулся вверх ногами. Банковский кризис 2008 года. Мебель, надёжно закрепленная к стенам, на месте, а все содержимое разбросано по кубу вместе с человеком. Он знал, что так будет, его предупреждали. И, что снова будет, он знает. Будет складывать всё обратно по полочкам? Открутит мебель, чтобы переставить её с потолка на пол? Или будет тратить свои силы, чтобы через стекло донести до посетителей, что кнопку трогать нельзя?

А давайте ещё сделаем так, что никто не знает, что это за кнопка. Она где-то в лабиринте, в окружающей подсвеченный куб пустоте, на ней написано: "сделать интересно" или "молоко". Человек нажимает, случайно наткнувшись на неё, и слышит где-то вдалеке грохот и крик. Через десять минут блужданий он выходит к кубу и наблюдает, как кто-то ещё, не зная последствий, нажимает ту самую кнопку. И опять грохот - развод, смерть, ковид-19, алкоголизм, банкротство. 

Человек прожил в кубе 10 лет. В один день он становится на стул и просовывает голову в петлю. Табуретка вылетает из под ног. Единственный способ не дать ему умереть - это нажать эту кнопку. Но некого вокруг нет, потому что прошло 10 лет, и всем уже не интересно.

Я надеюсь, что тот листик с муравьём, который я отправил по луже навстречу его большой семье, пристал к берегу. Никаких больше кнопок.

У каждого из нас был такой корабль. С огромными белоснежными парусами и гигантской библиотекой в трюме. Ночи напролёт можно было смотреть в потолок своей капитанской каюты, прислушиваясь к скрипу палубы, на которой по очереди вышагивали охраняющие наш покой сначала выдуманные нами идеальные родители, а потом уже собственные големы — грандиозный я, будущий космонавт, потом юрист, а потом и принц для девочки из соседнего подъезда.

А что происходит с кораблём, который называется "Детство"? Он тонет или с него выталкивают за борт? Может он тает, как мармеладка рядом с кружкой горячего чая? Или взрывается вместе со звуком последнего звонка? I cried, you cried, the youth died. Тест на беременность ещё очень кинематографичен.

Мой корабль разрушился, когда мне было пятнадцать или шестнадцать. Включённое радио на полную громкость, и мой мир, такой логичный и простой, впервые столкнувшийся со сложным и чужим. Звук царапающего зеркало метала - все книги посыпались с полок, все паруса унесло ветром. Я оказался в чёрной холодной воде. Схватился за первое, что мне попалось под руку - все так делают, кто плавать не умеет - держаться изо всех сил. Некоторые потом даже пишут, что таков был план. А потом плывут по течению.

​Вопль нарцисса в кабинете психотерапевта. Часть вторая.
— Я честно пытаюсь быть обыкновенным. Честно. Я даже слова обыкновенные пишу. А тексты всё равно получаются необыкновенные.