На меня очень легко повлиять. Одно неосторожное мнение, сказанное доверительным, авторитетным или даже просто дружеским тоном, и я уже срываюсь в пике, обесценивающим весь мой опыт, и ставящим под сомнение мою систему ценностей. Так я функционирую, и это надо принять: 35 лет - не тот возраст, когда можно легко изменить свою реактивную реакцию на внешние факторы, но расставлять огнетушители по периметру и давать время на отступление я уже научился. В общем, мосты я не жгу, а в привычке проверять на пластичность собственный позвоночник даже нахожу какой-то бонус. Как говорят, if the music is too loud, you are too old, чего я точно не хочу.

В этом свете мои регулярные встречи с психотерапевтом, из которых я не делаю секрета (я на той стадии, когда фраза "мой психотерапевт сказал <...>" звучит чаще, чем прогноз погоды на радио),- это вызов. Вокруг меня очень много людей. Кто-то устал от поисков, кто-то разочаровался в эпохе self-help и написал об этом книгу, а кто-то её прочитал. Кто-то решил, что себя не поменять, и надо плыть по течению, реагируя на внешние раздражители по ситуации, а кто-то замолчал.  Для кого-то психотерапия - это сферическая теплица, где эго купается во внимании, будучи совершенно оторванным от реальности, а для кого-то - дружба за деньги. И все эти вышеобозначенные  настроения траслируются мне в голову в режиме дружеского мнения, и я был бы не я, если бы не думал обо всём этом, сидя в удобном кресле каждый четверг вечером: "Здравствуй, Денис. Как прошла твоя неделя?".

Что я тут делаю? Какой кризис решаю? Чего мне не хватает, что я иду сюда?  Почему я не могу сказать своему психотерапевту всю правду? А можно ли его обнять, когда хочется? Можно я лягу на пол? Скажи, пожалуйста, что я хороший. Я кокетничаю. Я хочу понравиться.  Я могу плакать. Я хочу плакать. Можно перейти на ты? Я хочу на ручки. 

И вот тут, через 5 месяцев, я понимаю что, наконец-то, пускаю этого человека к себе. А кто сидит перед мной? Почему он тут, перед мной? Что ему от меня нужно - моя благодарность и признание? Перед мной в первую очередь специалист или человек? Он играет со мной? Манипулирует, вызывая во мне реакции, которые  я никогда не проговаривал? Только не предавай меня.

Я всё ещё сижу в кресле напротив, говоря о том, что чувствую прямо сейчас, не бросаясь в объятия, не увиливая в привычную для себя самоиронию. Не то, что бы я не хочу.. Мне не дают: "Денис, что ты сейчас чувствуешь? Опиши словами." И с каждым словом пускаю его ещё на шаг ближе, где не было ни одного человека до этого. Ни-ког-да. И я чувствую себя в безопасности. Это тихая гавань для экспериментов. Не демо-версия, но полноценная площадка для прокачанной дружбы с набором инструментов...  Боже мой, что я делаю.. К чему эти расшаркивания? Это и есть моя жизнь. И это мой человек в моей жизни. И было бы очень глупо с моей стороны, выходить из наших отношений, чтобы дать им название, вместо того, чтобы быть там.

Я тебе доверяю.

Я сидела напротив Надин на краю дивана, и внимательно слушала её быструю речь: "... я не хочу историю, хочу наше с тобой время, которое само определит формат, даст форму, за которой, возможно, кому-то захочется наблюдать".
​Это грозило стать провокацией: она со своей андрогинной внешностью, и я со своими визуальными клише, за рамки которых я пока что не готова выйти. Но в тот день Надин была на обратной стороне Луны, куда пригласили только нас. Прочь от условностей и предубеждений. И, полагаю, это был единственный приемлемый для меня вариант, где я могла бы впервые оказаться перед камерой.
​Так я встретила Надин и её кошку.
​Три существа, гуляющие сами по себе, приследующие только известные им самим цели, - мы действительно встретились на обратной стороне Луны, чтобы засвидетельствовать факт существования друг-друга. Присмотреться. "Эй, я не кривляюсь"; "Эй, а я взрослая, и я знаю, что я тут делаю"; "Эй, а я вообще Мяу".
​И я поверила в эту свободу. Без тез самых предубеждений и условностей. А главное (что со мной случается редко) сделала это ради себя. И не пожалела.

Так получилось, что на спектакль TWHYS - The War Hasn't Yet Started я попал на следующий день после Latviešu Mīlestība в Jaunais Rīgas Teātris. Так получилось.

​Если вы не видели Latviešu Mīlestība, то обязательно сходите - это пронзительно про старость, смешно про юность, мило про алуксненский акцент, это про любовь и про одиночество под незатейливую музыку в исполнении Андриса Кейша и Екаба Ниманиса, это 13 лет в репертуаре одного из самых динамичных театров Латвии. Это, наконец, pūt vējiņi, которым хочешь подпевать, хотя не знаешь ни слова.

​В общем, я сделал тот необходимый минимум, чтобы TWHYS меня гарантировано удивил. И он не преминул этим воспользоваться. Сначала, и это странно признавать, он удивил меня своим русским языком - я не читал отзывы, не читал программу, и, наверное, что-то во мне уже давно безнадёжно переключилось, раз, смотря на афишу спектакля с русским автором и режиссёром, где задействованы актёры из Латвии, Литвы и России, я в последнюю очередь думаю о том, что их может объединить русский язык. Сначала показалось, что на русском будет лишь одна сцена, потом со сцены нам отвесили смачным "отъебись", а потом я обернулся и увидел полупустой балкон и пустые боковые ряды - нет, всё так: современная русская постановка, гастроли в провинциальном театре.

Во-вторых, обладая, как точно заметили где-то в комментариях, золотым абонементом на спектакли Гуны Зарини (два спектакля подряд из первого ряда, йо!), я всё же влюбился в Гитиса Иванаускаса. Ну, как влюбился.. Я его боялся, он меня раздражал, я хотел его ударить - его нервность и легкая манерность передалась мне , и я временами с ужасом рыскал по закоулкам своего подсознания в поисках таких же психопатических симптомов. Только вот, он в конце встал и поклонился, а я всё ещё там вместе с его персонажами, с дрожащими, заломанными пальцами.

​В-третьих, это про что угодно, кроме любви. На сцене было насилие, цинизм, мыслепреступление, страх; истории сжимались до трагедии одного человека; истории сразу же рождались метафорой целой страны. И да, иногда было сложно игнорировать российскую повестку, но я списываю это на свой воспалённый новостями ум - спектакль прекрасно существует и вне этого контекста, и если бы меня попросили в одну фразу описать происходящее на сцене, то это было бы про постоянное подчёркивание глухоты героев друг к другу, существующих в своих маниях и фобиях. Да, война ещё не началась, но люди уже не обнимаются. Даже касаются друг друга лишь чтобы ударить. И срут в рояль. Простите.

​Спектакль раскачивает. Историями, в которых угадывается повторение структуры, но от этого не менее эффектно подталкивающих зрителей к красной линии, за которой пропавший ребёнок становится частью твоего успеха, а второй человек - возможностью встать ему на голову, чтобы реализовать свою больную фантазию. Кривое зеркало, в которое нужно почаще всматриваться, чтобы оставаться человеком. И отменить эти дурацкие коробки, из которых складывают отношения, но которые всё равно остаются коробками.

​Мне понравилось. Хочу ещё.
​

Сложное время. Подвешенное состояние, в котором совсем не хочется находится, но, возможно, впервые объективно нет возможности двинуться вперёд. Надо найти силы побыть ещё в этом вакууме, чтобы потом что-то случилось. И я впервые в жизни не знаю, что же должно случиться, от слова совсем.

Внутри всё сломано-переломано, а внешне ничего не изменилось. Те же обязательства и вызовы, которыми к тридцати пяти успевает обрасти мужчина, и невозможность принадлежать себе. Очевидно, что по мне плачет отпуск, и не ходите к психотерапевту в ноябре.

На самом деле, ходите. Я пришёл три месяца назад с чувством, что я сейчас расскажу про свой богатый внутренний мир, свои вызовы, я понравлюсь, и мне скажут, что я выжал из своей ситуации всё, что мог, а поэтому ты молодец. Просто иногда пей ром на берегу моря, и всё будет нормально. Моё зеркало приняло удар смиренно. В первый вечер мне был задан один вопрос - ну, и как вам нравится то, что с вами происходит?

С тех пор я очень-очень медленно раздеваюсь перед зеркалом. Или оно меня. Правильно заданный вопрос - и я понимаю, что ещё одна маска должна быть снята. Ещё одна защита от меня самого выдаёт себя в своём новом парадоксальном значении, а значит не имеет права на дальнейшее существование, потому что я не хочу парадоксов. Я устал бродить в своём лабиринте эмоций, разрушаясь и разрушая, наворачивая килобайты текста в иллюзии, что подобная психотерапевтическая отстранённость, позиция наблюдателя, даёт мне возможность для осмысленного существования.

А значит здесь мне надо по-своему умереть. То, что в своё время называл тишиной взрослых через четыре года должно стать моим инструментом, чтобы добраться до самой главной штуки, которая есть у меня, наконец-то её принять и полюбить, до себя. 

А я, оказывается, спрятался. За фейсбук, за буквы, за ложной памятью, за американской мечтой вырасти во взрослого человека, за других людей и за всё то, что я делаю, чтобы понравится, чтобы мне кто-то, наконец, сказал: Денис, ты хороший. Ох, а ради этих слов можно и соврать, а потом и предать.

Нет смысла описывать банальный до скрежета зубов сюжет со всеми стадиями от отрицания до принятия, который будет равноудалён как от того, кто ни разу не ходил к психотерапевту, так и того, кто считает его кабинет продолжением своего я, но, чёрт подери, проворачивать сверло, проходящее через собственные мозг, сердце и живот, с со смешанным чувством  благодарности, необходимости, отчаяния и боли - это

А потом тишина. Мы все заслужили честной, благородной, питающей силой тишины наедине с самим собой. 

Я помню, как сразу после премьеры нового спектакля Владислава Наставшева мне подкинули ссылку на его публичную дискуссию в твитере: "Вы не понимаете, что такое театр!", - писал он в сердцах одной известной критикессе в ответ на её короткий комментарий о новом спектакле,  а я переживал, что весь тот порыв, прекрасный нарциссический угар первого озера иссяк, скатившись к самоцитированию: разве можно отказаться от гениального "мама, это пиздец!"?!

Да, можно! В спектакле "Озеро надежд замёрзло" перед нами предстал прекраснейший Автор. Утончённее, истеричнее, искреннее, чем это было в первом озере; играющий со зрителем на всех доступных уровнях: человек, режиссёр, актёр, внук, мужчина; авторитарно наделяющий актёров на сцене своими смыслами, а потом жёстко прогоняющий их прочь, потому что так надо.

Паяц, убивающий свой спектакль под вой умирающей собаки, но позволяющий нам посмотреть на эти мучительные творческие муки, даже если это всего лишь собачий кал, рождённый под смешки зрительного зала. И какой бы пронзительной не была игра актёров на сцене, за всем этим виден автор. Тот, кто отказался от актёрской карьеры в Санкт-Петербурге, потому что понял, что он умеет воплощаться на сцене через других. И все эти два часа с нами говорил Он, будучи самым большим собственным критиком, который первый кинул помидор, а потом размазал его себе по макушке.

Сложный, многомерный, иногда вытягивающий остатки терпения монолог, который должен посмотреть каждый, кто хочет понимать, что такое театр, и кто хотя бы раз в жизни горел, чтобы сгореть.