Мне нужен флаг моей собственной страны. Тот кусок ткани, которым накроют моё тело, когда я умру. Символ тех мыслей, энергий, которые разъедают меня изнутри.

​Это не будет флаг никакого существующего государства. Отождествлять себя с некоторой культурой (тем более ограниченной в пространстве), чтобы заполнить свою пустоту внутри, я не согласен. Культур много, а моя пустота - одна. Это же относится и к идеям бога - если уж есть какая-то общность, принадлежность к которой я бы отметил, то у неё точно нет разветлённой структуры представительств на Земле, потому что все состоят в этой группе, и представлять нас не перед кем, потому что все... ну, вы поняли.

На это флаге не будет близких мне людей - ради них нет смысла умирать. Иногда, наоборот, ради них стоит чуть дольше пожить. И на нём не будет слов. Слова интерпретируются, их произносят с неправильными ударениями и ими кидаются. И поэтому же там не будет символов.

​Там будут цвета, которые тоже несут смысловую нагрузку, но начать, пожалуй, стоит с формы. Мой флаг будет ловить ветер. Он будет развиваться на ветру, каждое мгновение заявляя о своём существовании. Но когда я умру, он продолжит развиваться, хотя я уже перестану. Поэтому этот флаг будет нарисован на моём теле. И он на нём же будет развиваться. И моё живое тело будет отличной основой для такого знамени - шрамы, родинки, ассиметрия, капельки пота и блёстки последних объятий. И когда я нарисую его, я буду танцевать. Я буду жить так, чтобы единственное, под чем я хотел бы заснуть, это флаг моей республики.

​Там точно будет черный - это та чернота, которая нас пугает. Которую мы освещаем огнями городов, заполняем звуком музыки и отодвигаем на задний план нашими новогодними резолюциями. Это тот чёрный, на который можно упасть, раскинув руки, теряя нити контроля.

Там будет красный. Живой, тёплый, струящийся по телу вниз. Переносящий силы от ладоней к ступням, от головы к животу и обратно.

И там будет белый крест. Точнее, там будет белая полоса, которую, возможно, пересечёт полоса другого человека, и тогда получится крест. Но будет честно, если не получится. Потому что я не знаю, что мне нарисует тот Другой. И какого это будет цвета.

​Но самое главное, что я больше не буду этот флаг прятать. Ведь это всё, что у меня есть, на самом деле.

Весь декабрь я пытался сыграть с щемящим чувством тоски в игру, где я пишу об этой тоске, становясь на позицию наблюдателя, возносясь над проблемой в автотерапевтическом угаре, а бонусом мне ещё прилетает ещё пара лайков на фейсбуке, без которых, что уж тут, моя жизнь совсем другая, и не очень мне нравится.

Игра не задавалась. Тексты сквозили таким отчаянием и лузерством, и ещё до того, как я успевал их стереть, мне довешивались кирпичи к тазику, с которым я бодро погружался на дно декабрь-январь-февральского пиздеца.

Задора же тех редких друзей, которые добирались до моей хатки бобра, хватало лишь на то, чтобы скоротать или даже взорваться одиноким фейерверком какого-то весёлого треша, но о том, чтобы прорвать накопившуюся усталость, речи идти не могло, да и не стоило пытаться: вся прелесть-ужас этих пограничных состояний - в неспособности проанализировать ситуацию, разобраться с причинами и скорректировать последствия пока ты сам не оттолкнёшься ногами от дна собственных ожиданий. Какие тут друзья, когда "ой, всё" становится самым популярым словосочетанием в твоём телефоне.

Но сегодня у мира появился план. И в то время, как я в обнимку с "Нелюбовью" Звягинцева продолжал своё путешествие к центру пустоты, несколько прекрасных людей, не зная о существовании друг-друга, одним словом-предложением-звонком заставили меня очнуться от летаргического сна. Напомнили мне, что мир может и хочет двигаться в такт нашему дыханию, вторить эхом тому, что было сказано год назад, или расцветать фиолетовыми цветами в ответ на твои шифры в эфире.

​Нас всех пронизывает волна. Она одна, но она разная. Но она одна.

Барселона, как кульминация. Точка полной разборки. Через дорогу Саграда Де Фамилиа - храм всех религий, место соединения духа и созидательной силы человеческого гения, которая в год окончания постройки, через десять лет, схлопнется в чёрную дыру чаяний и усилий всего мира.

Разболтанный случайным сном, неслучайными встречами, изматывающим солнцем. Три тысячи километров эгоизма - привет, мы приехали, покружите нас. Десять дней балансирования между ожиданиями и реальностью.

Я сбросил всю защиту. Каждое слово проникает в самое сердце, обижая, успокаивая или заставляя его сжиматься до боли в солнечном сплетении. Каждый перехваченный взгляд поверх солнечных очков находит свою дорогу до места, где в глубине меня произростаю я. Я превратился в идеальное зеркало, обвалакивающее встречного, вибрирующего в его ритме.

Это не любовь, хотя, кажется, самое уязвимое время для того, чтобы влюбиться. Это не секс, потому что у меня нет тела.

Широко раскрытыми глазами я смотрю на сумасшедших этого города, обвязанных тряпками, бормочащих свои заклинания. Мне страшно, что я стану одним из них, если я продолжу, но я точно хочу продолжить. Найти дорогу ответственности, силы, веры, себя. Без вины, сомнений и страха.
​
Превратиться в белую точку воли всего мироздания, излучающей raw power, радугу и бесплатный вай-фай каждому, кто войдёт в ритм.
​

Хорошее время. Когда стоит на чувство юмора. Стоит на хаос внутри,  который осознан и спрятан за хитрым взглядом. Стоит на вызов. 

Когда в слабости неуязвим, потому что веришь и вверяешь. И не для того,  чтобы тебя подтолкнули или взяли на руки, но чтобы построить хрупкое прекрасное,  обтекающее твои признания, встраивающее в себя всё то человеческое не идеальное,  за которое бывает мучительно стыдно. А за спиной - прошлое смыслы, разрываемые на фейерверки, и вы играете в одну игру,  сплетаясь хвостами.

И если войти в ритм,  то "здесь и сейчас" перестаёт быть условием этого эксперимента, но становится его результатом. Самовоспроизводящимся. Только не надо слов - здесь нельзя открыть рот и не ошибиться.

Реальность растворяется в тишине  но не сковывая тебя в отупляющей пустоте, а развязывая руки. Давая силы строить то,  что уже завтра рассыпется осколками за твоей спиной.

Я не знаю,  что произойдёт, когда закончится этот день велосипеда. Устану ли я или найду новый путь, но в один момент я просто перестану мыслить свой мир и он перестанет мыслить меня. Фейерверков не будет. Как-то так, А Хулi.

Я лежу с Микой на кровати, последний вечер вместе перед их с Аней отлётом в Пекин. 
- Смотри, папа, голограмма.
Я поднимаю глаза. Над кроватью торшер. В нём лампочка, причудливо отражаясь в стекле, создаёт эффект, словно там есть ещё одна лампочка. Действительно, голограмма.
- Если голограмму разделить, то будет две маленькие голограммы.
Мика играет, пытаясь словить лампочку рукой. Его рука проходит сквозь свет, он смеётся, и продолжает рассказывать всё, что он слышал про лазеры, голографические изображения и, конечно, боевых роботов.

Я слушаю его фоном. В последнее время очень много читаю про голографическую модель мира, к которой разделённость - есть иллюзия, а наш четырёхмерный мир - есть проекция чего-то более фундаментального. Слова сына  удивительно резонируют с моими фразами. По сути, мы говорим об одном и том же, синхронизируясь через якорные слова. Я смотрю на Мику в свете лампочки или её голограммы. Какого чёрта я до сих пор не пускаю Микаэля себе под кожу? Почему я существую с ним в предложенной нам системе, вместо того, чтобы вместе ставить эксперименты, о которых я рассуждаю тут, и которыми живёт любой ребёнок до того, как его переформатируют в школе.

Мика замолкает. Тишина, в которой только эхо от моих мыслей. Он поворачивается ко мне. Я вижу лишь его силуэт, но в горле ком. В два движения он пересекает всю кровать, и со словами "Папа, я буду по тебе скучать" бросается мне на шею. Я плачу. Он плачет, целует мои глаза. Я потрясён. Нахожу какие-то слова, но внутри всё бьётся в нашем с ним общем пространстве, где не нужно слов.

Мика встаёт на кровати и подходит к лампе. Он тыльной стороной ладони вытирает слёзы и со второй попытки продолжает.
- Да, голограмма, папа. Так вот...