​В коллекцию прекрасных встреч разговор сегодня утром на латышском с мужчиной слегка за пятьдесят, который попросил скрутить сигарету.

- А я на работу решил сегодня не идти. Нужно время для себя. Особенно, когда чувствуешь, что депрессия подкатывает. Я это дело не люблю, но вчера купил выпить, выпил рюмку, и вот это тепло, которое по груди растекается, понимаешь, что это единственное, что могло помочь в такой ситуации - дышать по-другому начинаешь, плечи сами расправляются. Но тут главное остановиться - я не смог, поэтому и на работу не иду сегодня. На работе не поймут же - смеяться будут - типа, алкоголик. На море поеду. В идеале в Сочи, но кто же сейчас туда может?
​
Уточняю, почему именно Сочи, делаю ошибку в склонении города, запнувшись на окончании.

- А ты русский что ли? Да, у всех наций свои косяки. Вот, я, например, русских боюсь. Ну, не русских, а Россию.
- Я тоже Россию боюсь.
- Вот, поэтому и на море поеду сегодня. Подышать.

​Не устану от этого никогда.
Вчера у детского мира по старой традиции крутил сигарету для мужчины, празднующего, как оказалось, своё шестидесятилетие.
- Добрый день, угостите сигаретой. Сто лет не курил. А сегодня празную и, знаете, так захотелось.
- Да, конечно. Только у меня самокрутки - придётся подождать.
- Подожду. Вы меня извините, пожалуйста.
- За что вы извиняетесь? Вы попросили, я вызвался помочь. Всё хорошо.
​
Вечером на Авоту ко мне обращается женщина.
- А вы могли бы меня угостить сигаретой - вышла в бар выпить пива, а сигареты дома забыла.
- Да, конечно. Только у меня самокрутки - придётся подождать.
- Вы меня извините, пожалуйста.
Внутри себя ржу, но невозмутимо продолжаю: Не надо извиняться - вы ведь меня попросили, а я вызвался помочь. Всё хорошо.
- Спасибо вам большое. А я сегодня своё шестидесятилетие праздную..

У меня есть моя швея. Моя - это значит, что она знает, как срослись мои сломанные ключицы, и какой длины у меня ноги, а также кучу других интимных подробностей, без которых невозможно правильно подшить брюки и сшить мне костюм мухомора. Я к ней хожу уже лет пять, она всегда меня называет Максимом, а я в свою очередь великодушно соглашаюсь подождать лишние пару дней, если выходит накладка по времени.

- "Здравствуйте, я сегодня к вам внезапно с платьем. Но не моим, а ..."
- "О! Максим! Вашей жены?! А у меня сегодня праздник, и я чуть выпила шампанского, и поэтому я должна вам честно сказать, что я за вас искренне рада, потому что всё время задавала себе вопрос, что не может быть, чтобы у такого парня не было жены. Если бы я была помоложе, я бы, вы уж простите, но взяла бы вас в оборот. Простите ещё раз, пожалуйста. Я вам говорила, что вы очень хороший человек? Вот вы заходите ко мне, и сразу понятно, что вы хороший. Ведь что мы можем дать другим людям? Благожелательность, доброту и тепло. Вы простите меня, я сейчас поплачу немножко. Вот мой муж покойный мне говорил всегда: "ты чего бесплатно почти работаешь, ты чего такая ебанутая?". Простите, но он именно так говорил. А я ему всегда отвечала, что я не только из-за денег работаю, а чтобы людям лучше было. У меня ведь работа прямо такая - помогать людям и делать лучше. А сколько у меня этих людей побывало.. и всегда видно, добрый человек или нет. А если нет, то хочется сразу объяснить себе самой, что он такой не по своей воле, а потому что что-то сейчас происходит в его жизни. И всё равно хочется помочь. И денег брать не хочется. И без любви никогда не получится побывать в некоторых местах. Я плачу опять, извините, Максим".
​
Обнял крепко. Вечером выпью за её праздник. А такие истории, как метко заметили, словно люди в янтаре, из которых надо сделать браслет.

К концу дня добрался до банка за какими-то бумажками. Сижу перед сотрудницей, у которой до меня была какая-то старушка, забывшая пароль, а тут я с какими-то выписками со счёта за два евро. В общем, главклерк на глазах превращается в главбич.
​
А у меня сил нет. Всю броню на других потратил. Поэтому просто сижу и смотрю на неё грустными усталыми глазами через пластиковый барьер, как она резвится за мой счёт. Покорность и неизбежность.
​
И тут пауза. И она смотрит через пластик мне в глаза и говорит: "Вы простите меня, просто я устала сегодня. Завтра к свекрови в курземе поеду - буду гулять по лесу и ничего не делать".

Общественный транспорт прекрасен. Ну, правда. Такой живой булькающий организм, раздираемый внутренними противоречиями, но при этом ведомый сильной капитанской рукой из точки А в точку Б. Спереди уставшие и уснувшие, позади маргиналы и слишком увлечённые, чтобы замечать что-то вокруг. Получить в нём удовольствие сложно, но можно. Там палочкой ткнул, оп, наушники надел, здесь в книгу уткнулся, а тут улыбнулся. Главное - быть в ресурсе и уметь контейнировать (тут мой психотерапевт, если бы меня читал, языком цокает). Ну, и здоровая порция провокации, которая в моём случае, как мне иногда кажется, часто заключается лишь в том, чтобы быть собой.

Сажусь в трамвик. Пробиваю билетик, лавирую в заднюю часть состава. А там пожилой мужчина, в очках с роговой оправой и с тростью с блестящим набалдашником. Цыганский барон, не иначе. Увидел меня издалека, поднял руку, тычет указательным пальцем с перстнем в моём направлении. Что-то говорит, но у меня Donna Summer в наушниках, поэтому снимаю свои защиты, надеваю улыбку.
- "Это что, розовая кофта? Розовая, да? Розовая?"
Говорит по-латышски, много и протяжно повторяет слово "Roооzааā".
- "Да, розовая", - бодро рапортую я.
- "Ты вообще мальчик?" - голос ощутимо дрожит от возмущения, но, возможно, это я излишне драматизирую.
Вокруг люди начинают активно контейнировать наш диалог. Раздаются смешки.
- "Скажу больше, я - мужчина и отец!"
- "А коофта... "
- "Розовая! Да"
- "Но ведь розовый это же.. "
- "Цвет"
- "Куда мир катиться..."
- "Это какой трамвай?"
- "Первый".
- "Наш с вами мир катиться в Иманту, можно я с вами сяду и расскажу про розовый цвет?"
​
Посидели поговорили, как мир меняется, какую музыку играли в пятидесятых, и как розовый цвет вошёл в мужской гардероб. Побулькали, в общем.

За последние десять лет меня приглашали пару раз в школы рассказать двенадцатиклассникам про то, есть ли жизнь после выпускного. Конечно же, с моей стороны это была полная профанация - с таким же успехом я мог рассказать, как я пришёл в казино, поставил всё на двадцать восемь красное, а потом узнал, что двадцать восемь - это чёрное, но к тому времени я уже даже что-то выиграл, пусть и в три раза меньше обещанного, хотя какая разница, потому что деньги так или иначе пришлось раздать.

Минимум планирования, максимум импровизации и вовлечённости во всё, что может показаться интересным, но при этом не так фанатично, иначе о душе не будет времени думать. Точнее о себе. Точнее, это я всё сейчас выдумал. Вы точно хотите, чтобы один запутавшийся человек рассказывал про выбор профессии тем, кто всё равно рано или поздно сам запутается?

Но зато теперь у меня есть охуенная история, которую я буду рассказывать всем двенадцатиклассникам, которые готовы меня послушать (вся надежда на внуков). Послушайте и вы.

После окончания школы мы все ломанулись сдавать экзамен в Стокгольмскую школу экономики, и, так как мне к тому времени магическим образом удалось пройти первый тур, я добирал остальные варианты со свойственной мне ленцой и по остаточному принципу - так, в одно прекрасное раннее утро, я оказался абсолютно один перед огромным табло с факультетами Латвийского Университета. Я очень долго водил погрызенной ручкой по спискам, пытаясь услышать в себе резонирующие с названием программ мотивы. И, конечно же, ни-че-го не услышал.

Мою медитативную практику прервал какой-то парень, стремительно спустившийся в полуподвальное помещение, где размещался стенды с информацией для поступающих. Патлатый, бородатый, в чёрном худи и с татуировкой на тыльной стороне ладони - для меня восемнадцатилетнего это было столкновение с чужой цивилизацией. Я смотрел на него с восхищением и страхом. Он повернулся ко мне и по-латышски попросил у меня шариковую ручку. Я молча ему её дал, а потом наблюдал за сценкой, которую пересказывал всем своим друзьям следующие несколько лет.

Парень, поблагодарив, взял мою ручку и очень артистично, на публику, состоявшую из одного человека, начал с закрытыми глазами водить всё тем же погрызенным колпачком по списку факультетов. Потом остановился. "Оп, геология",- сказал он, открыв глаза, записал это в бланк подачи заявления на поступление, вернул мне ручку и был таков.

Прекрасно. Прошло 18 лет. Я так и не поучился в шведском, бросил бухгалтерию , закончил общественные отношения, и работаю в ИТ. Те тридцать минут неопределённости в здании Латвийского Университета привратились в эпизод. Сакральное жертвоприношение. А парень со встроенным генератором случайных решений лишь оттенял бессмысленность произошедшего, одновременно протягивая ниточку между дионисийским и аполлонистическим началом в моём воображаемом сверхчеловеке.

Сегодня стою в пробке. Спереди грузовик, сзади автобус. Справа машина с опущенным водительским стеклом. Поворачиваюсь. Мужчина моих лет. Борода, тёмный худи. Курит. Ставит руку с сигаретой на край двери. На руке та самая татуировка. ТА САМАЯ татуировка. Я едва успеваю это переварить, как его ряд трогается с места, позволяя его машине обогнать мою на полтора корпуса. Прищуриваюсь, пытаясь прочитать надпись на заднем бампере. Оп, услуги геодезии.
​
Сижу, жую колпачок от ручки. Ставлю на двадцать восемь красное. Жду, когда меня позовут рассказывать двенадцатиклассникам про то, есть ли жизнь после выпускного.