Стою в душе. Там за дверью холодный кафель. Ещё за одной дверью гора немытой посуды. А ещё чуть дальше серость, сопли и, вообще, зима близко. Естественно, во избежание контакта с агрессивной средой полотенце перекочевало в пространство душевой кабинки. Чуть позже за ним последовали и трусы, и штаны и майка. Одеваться под одеялом, знаете ли, тоже для победителей. Жалко только, что, надевая майку, я зацепил рукой смеситель.
Стою в душе...

Утром у нас есть тридцать минут, чтобы добраться из постели до передней двери школьного автобуса. Через ванную с кухней, под мои требовательные "давай, давай!", с зависонами с одним носком в руке и со взглядом "вникуда" и прочими атрибутами учебного года второклассника и его родителей. И наши две с половиной комнаты гудят от количества сделанных движений, от заданных вопросов, от сочного хруста хлопьев и звона струи воды в раковине. 

Но я всегда знаю, что где-то во мне глубоко есть тонкая плёнка, которая может порваться от одного правильного вопроса Мики, на который я сам не знаю ответ, и который заставит меня самого затупить в стенку с одним носком в руках. И поэтому я стараюсь, чтобы эти тридцать минут прошли с заданным темпом и в заданном направлении.

Этот ритм переносится и на рабочий день, где только лишь уж совсем панибратское похлопывание по плечу в исполнении коллеги может отвлечь от выполнения поставленных зада, да и то лишь до следующего письма во входящих. И обязательно под мелодию телефонного звонка. 

Вечером театральная студия, в которой ни о каком публичном одиночестве и речи быть не может: сначала ты - самый младший из присутствующих мужчин. Возможно, ты еще и в розовой байке, чтобы удобнее было тренироваться на тебе в остроумии, а потом ты активно вовлечён в обсуждение, перевоплощение, переосмысление и всё, что угодно, чтобы через два часа абсолютно выхолощенным плестись домой. 

Дома прекрасная, гуманная и интересная домашка вальдорфской школы, (sic!) не менее прекрасный ужин и положенный сыну час мультимедии, от которой я скрываюсь либо на кухне, моя посуду, либо в туалете. И вот тут, впервые за день, я обретаю себя. И вот тут моя мысль, отражённая от кафеля возвращается ко мне, замыкая круг. Всё обретает свой вес, который ложится удовлетворением от прожитого дня на мои плечи.

Чуть позже, перед самым сном, я ловлю себя на ощущении, что я весь день мыл посуду и сидел в туалете. Поднимая голову лишь на эти пять минут самоосознания, и  не имея возможности лишний раз перевернуть страницу недочитанной книги, я познаю дзен мирянина, счастье родителя, чаяния ипотечного заёмщика и маленькие радости наёмного работника.
- "Пап, а зачем в школу надо идти?"
- "Спи, через двадцать пять лет скажу." 
*делаю большие глаза в темноте, дотягиваюсь языком до кончика собственного носа, вру*

Мика перед сном просит меня задвинуть штору, потому что там ему мерещится клоун. Я смеюсь, предлагаю пойти проверить, что это на самом деле, но он осекает менч фразой, что он сам знает, что его там нет, но ему не по себе.

Проходит месяц нашей жизни вместе. Я уже сам задвигаю штору. Я закрываю дверь, пожелав спокойной ночи, но уже через пять минут пристраиваюсь поудобнее рядом с сонным тёплым комочком.
Утром меня разбудят фразой: чувак, подъём! А вместо школьного автобуса в пяти минутах ходьбы, мы будем вместе стоять в пробке, распевая песни из Школы Рока.

Если мой сын когда-нибудь повстречает производное от стивенкинговского оно, я хочу, чтобы он пришёл ко мне. Я хочу, чтобы он знал, что я закрою занавеску, подержу фонарик, поделюсь бутербродом, а самое главное никогда не поставлю под сомнение его мир и его любовь ко мне.

​Любите детей, не смотрите "Оно" .

Я любовь, я есть кровь.
Я есть кровь Христа.
Я люблю тебя.
Я люблю всех.
Я любовь в тебе самом.
Ты любовь во мне.
Я хочу сказать тебе, что любовь есть кровь.

Сегодня вечером в музее кино Надя подарила своим зрителям встречу с Нежинским. В своём моноспектакле она предстала паяцем, богом, плотью и любовью человека, который до сих пор сияет яркой звездой, сгорая в своих страстях и страданиях. Кульминация "эгоистичного искусства", раскрывающая бездну человеческого существа.

Я там был. Абсолютно раздавлен энергетикой, заворожен внутренним ритмом, который не даёт места для интерпретации, но возносит на лезвие противоречий, встречающихся в соседних строчках. И всё это под звук бубенцов Петрушки, за которыми можно разгдядеть того, кто нашёл бога в себе и себя в боге.

Я очень хочу, чтобы это повторилось ещё раз.

​

Иду по Тербетас, мужчина пытается вытолкать через постостоянно закрывающуюся дверь свой велосипед. Я придерживаю на ходу дверь, за что получаю самую искреннюю улыбку и большой палдиес. Разворачиваюсь на пятках и практически сразу влетаю в знакомую:
- Dasha!
- Денис, возьми эти два макарона. Они наивкуснейшие!
Хватаю вкусняшки, поднимаю голову и..
- Maris! Хочешь один вкусный макарон?
- Нет!
- Ну!
- Хорошо!
И этот божественный вкус... И мир замирает. И эта разделённая пища со всем миром на этих трёх квадратных метрах.

Попробуйте тут не быть счастливым.

Когда мне было семнадцать лет, мне нужны были деньги, чтобы оплатить поездку во Францию с театром. Сто баксов за сомнительную фотосессию для сомнительного журнала в советской военной форме, которая была на несколько размеров больше. Наверное, были другие варианты, но с них было удобнее заплатить за квартиру.

Моя знакомая работала в вебчате, раздеваясь перед камерой , мой друг чуть позже ночевал на вокзале в Лондоне, лишь бы зацепиться за какую-то работу на следующий день. Кто-то танцевал стритиз, кто-то спал в солярии 15 минут после суток работы в баре и перед первыми лекциями. ​Мы бесстыдно взрослели, вцепившись в самую главную артерию жизни, наплевав на мораль взрослого мира, которая не успела даже выдать нам паспорта.

Мы были сотканы из стальных прутьев, наша психика была заточена на результат, где лучший инструмент, который у нас есть - это мы сами. Где весь мир пренадлежал Им, но, чтобы что-то получилось у Нас, надо просто подковырнуть. А главное, что мы отвечали только за самих себя, двигаясь по ситуации без оглядки.

У нас не было психотерапевтов, потому что у всего этого был смысл. Мы были самодостаточными, бронебойными частицами, прорезающие разреженное пространство под неоновыми лозунгами спрайта и орбита, выкрашенные в красный на последнем фестивале причёсок Лонда

Наше чувство свободы стоило 50 сантимов в час. Гиперинфляция начнётся чуть позже.

Этого места больше нет. Смыслы дополнились мотивациями. Острие без боя забирают наши дети. Наш замедляющийся метаболизм даёт нам новые суперспособности. Но нам нужно помнить то время. Нужно.