- Что это такое?
- Папа, не волнуйся. Я не собираюсь становится художником, чтобы поехать поступать в венскую художественную академию и там провалиться. И странные усы отращивать не буду. В общем, не волнуйся.
Я не волнуюсь. Я ржу.
Микаэль садится в машину, держа в руках свёрнутый в рулон ватман.
- Что это такое? - Папа, не волнуйся. Я не собираюсь становится художником, чтобы поехать поступать в венскую художественную академию и там провалиться. И странные усы отращивать не буду. В общем, не волнуйся. Я не волнуюсь. Я ржу.
Comments
На бензоколонке высокий мужчина в очках и очень интеллегентного вида останавливается напротив огромной очереди, выстроившейся за тридцать минут до комендантского часа перед сакральным "ne vairāk kā 6 cilvēki":
- "Ну, что мир дал трещину? Пошатнулись основы основ?" Очередь молчит. - "А вдруг это последний день перед апокалипсисом?" Очередь не реагирует. - "А если это последний день в нашей жизни и только любовь может спасти этот мир, то быть может кто-то хочет со мной заняться сегодня сексом? Девушка, вы, например?" За моей спиной раздаётся мужской голос: - "Я хочу дать тебе по морде, например, можно?" И женщина, к которой изначально обращался космонавт добавляет: - "Diez vai tas palīdzēs glābt pasauli, bet arī labprāt piebiedrotos". И тут я понял, какого классного внешнего врага в лице ковида упустило наше двуязычное общество, чтобы вновь ощутить себя одним целым, ведь в чём-то очкарик был прав: любовь правда может спасти этот мир. И ещё пиво, ведь и я, и женщина перед мной, и мужчина, который подал голос,- мы все купили пиво. Опять о мужской инициации. Хотя, быть может, и о сакральных тотемах, оберегающих ваши жилища от разрухи.
Ничего не помогает. Резьба на болтах сорвана; полка, только что поставленная на свежие саморезы, медленно сползает по стенке шкафа; изолента не клеится; молоток разваливается в руках; а у самого крутого шуруповёрта кончилась батарейка. Пот заливает глаза, соседский телевизор начинает вещать тебе прямо в голову сквозь перекрытия, отчаянно хочется курить, но такие ситуации происходят и когда тебе тринадцать, и когда ты не куришь. Шепчешь матом, ищешь виноватых, огрызаешься на сочувствующие реплики свидетелей твоего фиаско. Ждёшь. Ждёшь. Ждёшь. Сейчас скажут. "Там какой-то ящик с инструментом пылится. Я, правда, не знаю, что там". "Дедушка, когда ремонт делал, оставил пакет с инструментом. Сказал, что может пригодится". "Ой, там что-то было, я сейчас посмотрю". "Папа мне подарил на день рождения". "Чувак, я сам не знаю, что там - руки из жопы, никогда не открывал". Идёшь, по пути спотыкаешься о свои макиты, боши, девалты, наборы отвёрток, насадки и органайзеры. Идёшь, в очередной раз ругая себя за то, что с самого начала не открыл эту шкатулку пыльных древностей, которые, кажется, положены туда заботливой рукой божества, прожившего несколько жизней с трубами, проводами, розетками в этом доме. Открываешь. Нож, перемотанный матерчатой изолентой, которым ничего нельзя отрезать, но которым можно раскрутить советскую розетку с болтами, у которых сорван шлиц; деревянная колотушка, способная заменить молоток, который всё ещё не кладут в наборы икеи; стамеска со следами чужой крови, но которая идеально подлезает под крепление бачка унитаза; три разных дюбеля и три разных шурупа; провод; ещё один дюбель. У меня всё получится. Заканчиваешь работу, осторожно всё кладёшь обратно в коробку, добавляешь в неё прокладку для труб, две шайбы и торцевую восьмимиллиметровую насадку , которую купил в магазине, но она не пригодилась. Закрываешь крышкой, на которой нарисовано что-то из прошлого века, из прошлых поколений. Крепко прижимаешь рукой. До следующего раза. Для следующего ищущего. Для того, чтобы всё получилось. Однажды моя коллега попросила меня помочь ей с телефоном. И я ей так хорошо помог, что она заметила: "Вы знаете, я бы попросила своего сына, но он нервничает и начинает на меня кричать. А вы совсем спокойно всё объясняете.."
В ответ мне пришлось её разочаровать, и честно признаться, что дело не в её сыне. Точнее, не только в её сыне. И, в общем, вы сами знаете, если когда-то пытались объяснить своим родителям, как запустить WhatsApp на компьютере, в каком месте начинает подгорать. А, вот, ребята, которые предлагают моей маме инвестировать в крипту, добиваются феноменальных результатов: внезапно у пользователя появляются навыки самостоятельной установки программ, нажатия кнопки "я прочитал условия и согласен", активации учётной записи по ссылке и многие другие, после чего начинаешь завидовать выдержке первых и подозревать в двойной игре вторых. Поэтому я решил стимулировать самостоятельное освоение компьютерной грамоты своей мамы обещаниями трёх тысяч евро в месяц (и это не выходя из дома), знакомством с самыми завидными холостяками западной Европы и Америки, наследством центрально-африканских королей и целым одним биткоином. Но почему-то она им верит, а мне нет. Так что, возможно, дело всё-таки не в сыновьях, а в мамах. У меня дома на полке стоит книга американской писательницы Оливии Лэнг - The trip to Echo spring - Путешествие к источнику Эха. Подаренная давным давно человеком, чьи мотивы мне до сих не известны, она рассказывает о путешествии автора книги по городам Америки, в которых жили и работали одни из самых известных американских писателей двадцатого века. И пили. Пили много и безнадёжно, являя миру свои самые пронзительные стороны в своих произведениях, о которых невозможно было говорить иначе, чем проживая такую разрушающую жизнь. Это большая книга, в которой нет места для обобщений, - истории писателей разбиваются на маленькие эпизоды, которые все вместе создают тоскливое впечатление неотвратимости печального финала, который для некоторых из героев был единственным способом найти умиротворение.
Но, как это часто представляется в наших своеобразных головах, то, что было далеко и давно, уже почти неправда, а поэтому, когда мне предложили сходить на постановку Улдиса Тиронса в Новом Рижском театре "Поцелуй тёти Клавы", названный в честь коктейля по рецепту Венечки Ерофеева, который намного ближе и по времени и по месту событий, я согласился без раздумий - моя драматическая натура регулярно требует аналогий из мира великих, даже если они были пьющие. Режиссёр Тиронс, вообще, великий экзорцист и психотерапевт. Так же, как несколько лет назад на его спектакле я вместе с публикой, в большинстве своём говорящей на латышском языке, соскабливал бронзу с Владимира Ильича, так и в этот раз мы все вместе заново учились говорить по-русски и получать от этого удовольствие, читать русских писателей и слушать русские романсы. Даже возникло впечатление, что нам просто напоминают почему русские нужны латышам. Или, например, зачем нам нужен Тургенев. А тем временем на сцене Венечка едет к своей невесте, которая ждёт его в Петушках. Едет он по смазанным перцовкой рельсам в вагоне со своими ангелами и демонами, переодически проваливаясь в сизый туман, из которого то слышны русские романсы, то "Bļaģ, kas tas vispār ir?". И всем, кроме окружающих его на сцене людей, понятно, что он не доедет, хотя и очень хочется. Да и сам Венечка, кажется, уже не понимает, к кому он хочет приехать, с каждым разом всё сильнее и сильнее закручиваясь в калачик на животе у палеолетической Венеры, чтобы наконец обрести покой там, куда никакая реальность его бы не впустила, если бы не поцелуй тёти Клавы. Спектакль с глубиной, в которую хочется всматриваться, даже осознавая, какая чернота тебя там ожидает. А после этого свернуться улиткой. И прочитать Тургенева. И выпить за тех, которые никогда никем по-настоящему не были услышанны, а теперь растянуты на транспарантах после собственной смерти в позе младенца. А ещё хочется писать, заставляя своего героя делать то, что сам никогда не сделаешь. Даже если у него твоё имя. В пробке таксист c локтём наружу, поравнявшись со мной, кричит мне, что уже второй раз видит мою машину, и теперь спешит мне сказать, что она очень клёвая. А потом, оглянувшись на троллейбус, который стоял за ним в пробке, словно он мог нас подслушивать, добавил, понизив голос : "Да, что там... Пиздатая у тебя тачка".
Я пишу тут об этом только потому, что тоже так считаю. И я знаю, что когда-нибудь, у меня получится написать тут о том, как близкий мне человек говорит, что я охуенный. И вот тогда spalvas pa gaisu. Спектакль Алвиса Херманиса "Женщины и мужчины" для меня оказался прямо как последние книги Пелевина.
Узнаваемый формат, режиссерское камео, заигрывания со зрителем в узнаваемые места и актуальные события, ёмкий и достаточно быстро считываемый посыл, провокация и в меру смешно, а в самом конце приподнимается занавес мирового закулисья. Только, вот, мне всегда казалось, что Пелевин перестал меняться, потому что перестало меняться общество, с которым он себя (sic!) идентифицирует. Спектакль же, пускай и вместивший в себя важный социальный посыл, всё равно оказался построен на огромном клише, даже если оно было перевернуто вверх ногами с благородной целью. И после спектакля я понял, что мне в нём не хватило самого режиссёра - честного и с ладонями вверх. Поэтому стало не по себе от мысли, что на самом деле он тоже не поменяется. Как и наше общество, где девушкам и парням нужно носить газовый баллончик на рабочие встречи, а слово консент нужно произносить по слогам и несколько раз. |
deviniskaВ общем, tags
All
archives
June 2024
|