Так получилось, что на спектакль TWHYS - The War Hasn't Yet Started я попал на следующий день после Latviešu Mīlestība в Jaunais Rīgas Teātris. Так получилось.

​Если вы не видели Latviešu Mīlestība, то обязательно сходите - это пронзительно про старость, смешно про юность, мило про алуксненский акцент, это про любовь и про одиночество под незатейливую музыку в исполнении Андриса Кейша и Екаба Ниманиса, это 13 лет в репертуаре одного из самых динамичных театров Латвии. Это, наконец, pūt vējiņi, которым хочешь подпевать, хотя не знаешь ни слова.

​В общем, я сделал тот необходимый минимум, чтобы TWHYS меня гарантировано удивил. И он не преминул этим воспользоваться. Сначала, и это странно признавать, он удивил меня своим русским языком - я не читал отзывы, не читал программу, и, наверное, что-то во мне уже давно безнадёжно переключилось, раз, смотря на афишу спектакля с русским автором и режиссёром, где задействованы актёры из Латвии, Литвы и России, я в последнюю очередь думаю о том, что их может объединить русский язык. Сначала показалось, что на русском будет лишь одна сцена, потом со сцены нам отвесили смачным "отъебись", а потом я обернулся и увидел полупустой балкон и пустые боковые ряды - нет, всё так: современная русская постановка, гастроли в провинциальном театре.

Во-вторых, обладая, как точно заметили где-то в комментариях, золотым абонементом на спектакли Гуны Зарини (два спектакля подряд из первого ряда, йо!), я всё же влюбился в Гитиса Иванаускаса. Ну, как влюбился.. Я его боялся, он меня раздражал, я хотел его ударить - его нервность и легкая манерность передалась мне , и я временами с ужасом рыскал по закоулкам своего подсознания в поисках таких же психопатических симптомов. Только вот, он в конце встал и поклонился, а я всё ещё там вместе с его персонажами, с дрожащими, заломанными пальцами.

​В-третьих, это про что угодно, кроме любви. На сцене было насилие, цинизм, мыслепреступление, страх; истории сжимались до трагедии одного человека; истории сразу же рождались метафорой целой страны. И да, иногда было сложно игнорировать российскую повестку, но я списываю это на свой воспалённый новостями ум - спектакль прекрасно существует и вне этого контекста, и если бы меня попросили в одну фразу описать происходящее на сцене, то это было бы про постоянное подчёркивание глухоты героев друг к другу, существующих в своих маниях и фобиях. Да, война ещё не началась, но люди уже не обнимаются. Даже касаются друг друга лишь чтобы ударить. И срут в рояль. Простите.

​Спектакль раскачивает. Историями, в которых угадывается повторение структуры, но от этого не менее эффектно подталкивающих зрителей к красной линии, за которой пропавший ребёнок становится частью твоего успеха, а второй человек - возможностью встать ему на голову, чтобы реализовать свою больную фантазию. Кривое зеркало, в которое нужно почаще всматриваться, чтобы оставаться человеком. И отменить эти дурацкие коробки, из которых складывают отношения, но которые всё равно остаются коробками.

​Мне понравилось. Хочу ещё.
​

Моей новой любви два месяца. Два месяца близкие мне люди пытаются объяснить мне, что я перегибаю палку, кто-то даже честно написал, что из меня не очень красивая женщина получается. Два месяца другие близкие мне люди заглядывают мне в душу, минуя все защиты, просто задавая вопросы ей.

​Мне хочется обнять и накормить собой и тех и других, понимая, что это такая форма любви, но времени с трудом хватает даже на себя - поддерживать два разных ритма жизни в одном теле получается плохо, и я с замиранием сердца жду, когда же звезды сложаться так, что от меня потребуют утончённого изящного женского флирта в тот момент, когда я буду стоять по колено в говне, пытаясь закрутить вентиль в квартире своих родственников. Я же мужчина.

За эти два месяца у меня появились новые друзья, знакомством с которыми я горжусь, и чьё присутствие в моей жизни, как я надеюсь, не ограничится лишь лайками на фейсбуке. Я в очередной раз убедилась, что сбросить свои защиты - это не только заставить других увидеть себя, но и позволить другим быть увиденными. Меня ждут в Москве, приглашают в Лондон, чтобы поделиться, чтобы вместе пережить хрупкий момент , когда ты не один. Мне доверяют. И тут же нагоняет, казалось бы, очевидная мысль, что это доверие не связано с тем, надеты ли на тебе ажурные чулки или прямые джинсы, а значит...

А здесь очень важно перехватить это накатывающее чувство вины, обесценивающее все эти два месяца попыток выйти из навязанного обществом, регулирующего во имя безопасности, понятия нормы. Я стою перед зеркалом. На мне розовый парик, чёрные чулки, короткое платье. И я всего лишь несу мир - самоудовлетворение фетишистам с сайтов знакомств, где кто-то уже выложил мои фотографии, эстетическое удовольствие тем, кто любит сочетание губной помады и цвета волос, чувство сопричастности, чувство человечности. А самое главное, чувство самости и никакого чувства вины. Договоримся, что пока что это всего лишь тост.

Мне так хочется остаться чистым потоком своих желаний и импульсов. Не сгорать на подлёте в мучительных переживаниях о том, правильно ли я поступаю, но, воплощаясь в своей энергии, давать близким мне людям свою спокойную любовь. Не экзальтированную мелодраматическую повестку, а честный поток нежности и силы. Принятия и импульса. Одновременно. Для чего, по-хорошему, надо было бы слиться в одно целое, но сейчас получается, наоборот, разводить полюса своего я, увеличивая контрастность, чтобы на границе чёрного и белого вновь проявилась эта серая полоса, где вся правда, вся ложь, вся боль и вся радость. Где тело предаёт разум, а потом кормит его с руки. Где разум отрицает тело, а потом ночью отпускает вожжи.
​

Эта серая зона, вне общественной морали, но это там, где мы не врём себе. Там, где мы пукаем, ленимся, обманывает, делаем больно, но любим, такой raw power любовью. А весь мир при этом - клубок переплетенных, потаённых течений, который невозможно размотать, не разрушив его притягательную механику раз и навсегда. Поэтому некоторые знатоки ныряют туда без подготовки и голышом, чтобы утонуть насмерть, а потом повторить. И так много раз, пока есть силы тонуть.
​

​"Мы едем на театральный фестиваль имени Виктора Розова". Я закрыл глаза. "В Кострому". Улыбнулся в тёмный потолок. "Завтра!". Засмеялся в голос.
 
Я волновался. Не за спектакль - за эти два года я влюбился в нашу пьесу, до сих пор находя в ней новые нюансы и откровения, словно это живой человек, опыт отношений с которым заставляет нас обоих меняться, делая каждую встречу желанной вне зависимости от декораций и обстоятельств. И не за саму поездку - наш коллектив, сотканный из таких разных людей, уже нашёл точку равновесия, где наши эго, мотивации и слабости, будучи под колпаком банального, но столь нужного хотя бы в двадцатиместной маршрутке уважения к личому прострастранству, если и цветут куда-то, то только во внутрь каждого из нас, не задевая окружающих. Я волновался за наш будущий опыт со страной, которая не Москва и не Питер, которая с лёгкостью проглотит нашу машинку, а через неделю, не заметив, выплюнет нас обратно, пропустив через людей, ситуации, дороги и честные минус двадцать.
 
Будет ли фестиваль галочкой в избирательной кампании какого-то функционера, или нас встретят живые люди, положившие себя, чтобы состоялось это удивительное действо, объединённое гуманизмом автора пьес Виктора Розова и его современников? Станем ли мы свидетелями величайшего русского авось или, закрутившись в водовороте событий, сами станем проводниками русского радушия и благодушия? Россия нас встретила снежной бурей.
 
Вся Кострома завалена снегом по пояс, пешеходы передвигаются гуськом по протоптанным тропам, щурясь на солнце, которое согревает в минус семнадцать до улыбки всем встречным. Транспортный коллапс распространяется и на отели - кто-то не успел съехать, и нам всем не хватает номеров. Мы с парнями вчетвером добровольно переселяемся в университетский профилакторий (там студенты по путёвке раз в год отдыхают от общежития), от которого не ждём ничего хорошего, но на деле получается душевно и уютно: wifi раздают в стилизованной деревянной избушке посередине коридора, в которой заводятся знакомства, а весь персонал, начиная от уборщицы, и заканчивая женщиной на вахте, интересуются, успели ли мы позавтракать. А наш завтрак, на секундочку, это - рисовая каша на сливочном масле, квадратный омлет и бутерброд с колбасой, на фоне которых сложные блюда на огромных тарелках в отеле на ужин воспринимаются как неуместные гастрономические эксперименты, вместо которых хочется навернуть тарелку щей.
 
Три часа прогулки по городу, и я уже качусь от беседки Островского к реке Волге на попе, а потом мы вместе помогаем костромским женщинам перебраться через сугробы, по ходу обсуждая с ними цены на билеты в театр. Через тридцать минут мы будем отогреваться в местном баре, где я отчётливо пойму, что мне нравится, что появилось у меня внутри. Мне страшно назвать это "русскостью", но моя душа поёт, а тело просится в сугроб. Вместе с кедами, в которых я решил проигнорировать здравый смысл, когда собирался в дорогу.
 
В первый же вечер открытие фестиваля на сцене филармонии. Мой первый полноценный опыт русского театра, пьеса "Вечно живые" Виктора Розова, закончившийся стоячей овацией в исполнении всего зала. С моего последнего ряда я не почувствовал ничего. Я слушал комментарии впереди сидящей пожилой пары, с жаром обсуждавших перипетии пьесы, переживал за бесконечное количество не выключенных мобильных телефонов, следил за сюжетом, но так и не смог влиться в поток. Тем поразительнее для меня оказалась эта овация - я сначала опешил, а потом понял, что значит вторая мировая война для этих людей. Эти овации адресовались не артистам, и даже не памяти автора пьесы, написавшему её непосредственно в Костроме. Это была коллективная, живая, искренняя память, не оставляющая места для спектакля.
 
Нам очень повезло. С нами проводил время Сергей Розов - сын Виктора Розова, театральный режиссёр и в своё время художественный руководитель наших режиссёров Тани и Андрея. Живой и отзывчивый, он устроил нам экскурсию по Костроме, параллельно рассказывая про послевоенную эпоху, в которой творил его отец, когда переосмыслялись взаимоотношения общества и личности, формулировалась новая мораль нового мира, открыв нам не целый пласт нравственных проблем, с которыми сталкивались современники его отца. При этом, при всех его регалиях, Сергей Викторович (а мы через два дня по имени-отчеству даже стали обращаться к нашему режиссёру) мог отчебучить. И если сначала он, например, просто позвал нас смотреть на его люкс номер со словами: "я хочу, чтобы мне кто-то завидовал", то на наш прогон за два часа до спектакля он пришёл с рулоном обоев и со словами: "я всё придумал, давайте на сцене повесим обои", чем вызвал режиссёрский ор и армагеддон, а потом хихикал всё оставшееся время (а обои повесили, представляете!).
 
День нашего спектакля - это оммм... Принеся в жертву выделенного нам волонтёра Александра, который ради нас был готов рубашку последнюю отдать (но мы попросили только тумбочку из его дома. И тут прибить, а там лампу повесить, а тут нам нужен воздушный шар, но розовый. А нет не нужен, но спасибо, что принесли), мы приступили к первому и последнему прогону перед выступлением. Наш первый прогон не на родной сцене, без столь нужных нам по сюжету хлопающих дверей, под постоянно двигающимися штангетами с освещением, которое тоже надо было настроить. Не удивительно, что в воздухе летали слова, которые при желании можно было расценить как пощёчины, а то и метательные ножи. Все выжили, каждый с персональным подвигом. Для меня большим открытием, что на гастрольных спектаклях огромная нагрузка ложится на осветителя. Построить новый мир с нуля на новом месте за отведённое перед спектаклем время - для этого нужны железная выдержка и нервы. После спектакля наш световик попросил мороженного. "- Тебе какого?". "- Мне всё равно, мне к заднице приложить",- ответил он.
 
Зал на восемьдесят человек замер. Мы на сцене. Со сцены звучит шутка. Тишина. Ещё одна. Опять тишина. В кулисах лёгкая паника. Говорят, что в Риге сложный зал, не готовый по живому реагировать на происходящее на сцене, пока не распробует на вкус спектакль, но такого ожидать на гастролях в России нам даже в голову не пришло. Спектакль продолжается. По сюжету главная героиня пишет письмо своему возлюбленному, решив вопреки всему с ним встретиться. Из зала громким шёпотом доносится с досадой: "проститутка!". Я складываюсь в кулисах.  Оказывается, зрители так переживают за происходящее, что забывают смеяться! Ох, чуть в темноте не влетел в столб. Аплодисменты. Зал встаёт. Моя совесть чиста - наш спектакль не про войну. Нам кричат "Браво!". А вот это уже заявка на победу.
 
Вечером - кульминация. Откуда-то появившаяся гитара. Ребята из питерских театров. Организаторы, которым завтра ещё работать и работать. Друзья наших режиссёров из Ярославля, которые зовут нас к себе. Курим на улице, ко мне подходит парень. Я видел его накануне на сцене. Он мне говорит, что что слышал, что я снимаю видео, просит меня снять видеообращение. Я снимаю на телефон поток его сознания. Да и я уже сам поток. Связь налажена, поэтому через десять минут именно мне он признаётся в нелюбви к неграм. Я дипломатично выруливаю из ситуации, и ухожу, как мне кажется, победителем, но тут меня останавливают фразой: "в следующий раз пойдёшь с нами курить, сними очки". Долбанная питерская интеллигенция.
 
Мы уезжаем с осетинскими пирогами и чувством полного удовлетворения, с уверенностью, что это - лишь начало. Как и любой город, как и любая страна, как и любое приключение - наше распалось на лица людей и общие истории, которые прекрасны вместе и по отдельности.
 
Спасибо, Кострома, мон амур.