Мой первый год на Тейке, и мне, конечно же, есть, что рассказать.

Я живу на пятом этаже. В соседней квартире семейная пара слегка за шестьдесят. У мужчины проблемы с ногами - он с трудом поднимается по лестнице, помогая себе палкой. Однажды, я взбегаю по лестнице вверх и догоняю его. Обменявшись приветствиями, он кивнул головой в сторону своих ног: тяжко. Я хитро улыбаюсь ему: а у вас балкон на ту же сторону выходит, что и мой? А он сразу же понимает, о чём идёт речь, и улыбается мне в ответ: вы правы, ради такого вида стоит и постараться. 

В соседнем подъезде живёт бабушка, которая разбила под окнами прекрасный сад. Разговорились. Весной помог ей вытащить погибшее деревце. С тех самых пор, когда я, припарковав машину, иду к подъезду, мне с её балкона всегда доносится "Cuba si, yanquis no!". Машем руками, здороваемся. Угостил её помидором с балкона.

Deniss, bet jūs zinājāt ka mums šeit vispār ir Eiropa! Piecdesmit metri no veloceliņa, simts metru līdz tramvajam. Ar zemu grīdu, silts un ērts. Ziniet, ko es daru kad man ir garlaicīgi? Braucu ar tramvaju! Man tas ir bezmaksas. Viss ir labi.

Паркуюсь на машине, стоит соседка, разговаривает с молодой девушкой. Показывает на меня рукой. Я улыбаюсь. Когда дошёл, девушка уже ушла. Соседка смеётся: mums ir jauka jauna kaimiņiene. Nav precēta. Par tevi es jau viņai pastāstīju. Смеёмся вместе.

Стою на балконе тёплой майской ночью. И оттуда, из темноты доносится "Да пошли вы все на хуй!". Счастливым-счастливым голосом. И несколько раз. И даже хорошо стало почему-то. Хотя уверен, что не всем.

Мы с Никитой во время чемпионата Европы по футболу спускали с балкона на бумажном скотче девушкам с третьего этажа петунии. А они нам за это конфетки к этому скотчу лепили. Анонимно. В полнейшей тишине. Любовь.

Ровно год назад мне вернули проектор, который я забыл на улице ночью. Семьсот евро. Хорошие соседи стоят дороже.

Мой другой сосед, мало того, что обнял меня при первой встрече, обещал перекрасить мою входную дверь, если ему не понравится цвет, в который покрашу её я. Он ещё не знает, что там будет кубинский флаг.

Наш дворник в своё время обещал дать ключи от крыши. Потому что негоже молодому парню не иметь выхода на крышу, n'est-ce pas?

В феврале я познакомился со своим соседом этажом ниже. Пожилой адвокат, который после моих слов, что я - новый сосед, и что, возможно, мне придётся сделать ремонт, а потом и отметить новоселье, внимательно посмотрел на меня, положил мне руку на плечо и сказал: dzīvojiet, jaunais cilvēks, dzīvojiet. На прошлой неделе я узнал, что в том же феврале он умер. 

А я ещё поживу. Потому что я обещал. ​
​

- Диня, мы с тобой лет десять знакомы. Помнишь, даже у тебя дома в Зиепниеккалнсе пили коньяк какой-то, а потом я уже не помню кому, но точно вербализировала свою мысль, что у тебя такая сильная жизненная сила, либидо. Изнутри светишься.

И всё. Всё начинает собираться в новую прекрасную картинку. И пишу это, а руки дрожат то ли от счастья, то ли от этой самой жизненной силы, которая оказалась сильнее, чем самое естественное желание каждого из нас: понять.

Я разобрал себя полностью. Увяз полностью в описании своих симптомов. Оглядывался, когда кто-то просил поднять руки всех присутствующих здесь метросексуалов. Потом ламберсексуалов, сапиосексуалов, бисексуалов, трансексуалов,- а вдруг это я тоже. Я разделял свои потоки, пытаясь вписаться в предлагаемые нашим обществом и нашим языком схемы и представления. Я реагировал на малейшие поползновения в своей раздербаненной душе, чтобы сразу предложить своему воспалённому разуму новый концепт, который бы меня легализовал в глазах самого себя. 

И я вёлся всё глубже. Манифесты маргинализировали. Чем больше слов, тем больше противоречий, не удовлетворённости объяснениями. Потребности всё дальше заходить в своих поисках, заглядывая на своё отражение в зеркале - ну, теперь это ты?

А ведь я всегда был. Нежный, ленящийся, восторженный, эгоистичный, слегка манерный, светящийся изнутри. И мне не надо писать себе на лбу, кто я и что я в этом мире. Я должен продолжать делать то, что у меня получалось и раньше. Быть. Флиртовать, выстраивать доверительные отношения, основанные на искренней симпатии и человеколюбии, не стесняться своих слёз, быть жадным до касаний и до человеческих эмоций.

Дать своему либидо правильное юнговское определение - сделать сексуальные коннотации частью большего. Работать на уровне праны, позволив которой литься из каждой поры твоего тела, превращаясь в нежность, заботу, тёплое дыхание на коже.

Отрастить хвост.

Мне кажется, что человек, который себя причисляет к лагерю гомофобов или гомонегативистов, автоматически вписывает себя в закрытую структуру, не способную принять в себя что-либо, что не вписывается в заранее описанную схему человеческих отношений. И это тупо.

Я нахожусь только в начале своего пути познания себя, но встречаясь с такими людьми, у меня возникает ощущение, что в тот момент, когда я перестану вписываться в их рамки разумного и допустимого, я перестану существовать для них вообще. И потенциал велик. Дискретность нашей сексуальности, принятая в обществе, округляет условные пятдесят оттенков серого до чёрного и белого, а всё остальное для условного гомофоба не существует или не имеет права существовать (или попадаться им на глаза). И это очень тупо.

Мне правда нечего предложить этим людям, помимо эксперимента над ними же, где мы вместе проверим границы их принятия Другого. И дело тут не в моих оттенках, которые могут переливаться в зависимости от фазы луны, а в естественном вопросе: когда же ты, сучок, перестанешь думать, что мир тебе что-то должен.

Я сижу в кафе перед женщиной, а она говорит мне о том, как она "терпеть не может гомиков". И я ищу другую женщину.
​

Кончилось слово.
Застряло внизу живота.
Не расцвело, забрав силы из сердца.
И не потратило каплю ума.

Птицей забилось,
И камнем упало.
Берегом стало,
Что принимает волну.

Я захочу,
В тишине не сказанных слов,
Видеть тебя,
Принять воду твою.

И через тысячи раз,
Через разных тебя,
Через сотни касаний,
И звуки прибоя

Все мои камни 
Будут сиять
В той тишине,
Что понятна лишь нам.

Nada más.

Мне кажется, что помимо разнообразных практик, позволяющих обрести внутреннего себя, найти мир в космосе, поговорить с собой на кончике медитации, да и, наконец, самому побыть всевышним, есть ещё одна очень важная практика. Побыть человеком.


Почувствовать свой дневной цикл, проваливаясь в такой чуждый нашей культуре полуденный сон; ощутить, как вкуснейший ужин наполняет тебя, растекаясь теплом по твоим членам; растечься в тени послеполуденного солнца; выстрелить самой убойной шуткой и перестать слышать себя в смехе друзей, синхронизированных с тобой двумя бутылками вина.


И наполнившись этой забытой в метафизических поисках силой, попробовать сыграть со своим сознанием в другую игру - зайти с другой стороны. Вместо того, чтобы ловить понимание условного бога у себя в голове, я ставлю себя под сводами гор, кафедральных арок и крон деревьев. Тону в шуме водопада, в лабиринтах пещер и в церковном пении ста мужчин и женщин. И этого бога я ощущаю животом, а мой ум, догоняя, осмеливается лишь на тусклое эхо.

​

Хорошее время. Когда стоит на чувство юмора. Стоит на хаос внутри,  который осознан и спрятан за хитрым взглядом. Стоит на вызов. 

Когда в слабости неуязвим, потому что веришь и вверяешь. И не для того,  чтобы тебя подтолкнули или взяли на руки, но чтобы построить хрупкое прекрасное,  обтекающее твои признания, встраивающее в себя всё то человеческое не идеальное,  за которое бывает мучительно стыдно. А за спиной - прошлое смыслы, разрываемые на фейерверки, и вы играете в одну игру,  сплетаясь хвостами.

И если войти в ритм,  то "здесь и сейчас" перестаёт быть условием этого эксперимента, но становится его результатом. Самовоспроизводящимся. Только не надо слов - здесь нельзя открыть рот и не ошибиться.

Реальность растворяется в тишине  но не сковывая тебя в отупляющей пустоте, а развязывая руки. Давая силы строить то,  что уже завтра рассыпется осколками за твоей спиной.

Я не знаю,  что произойдёт, когда закончится этот день велосипеда. Устану ли я или найду новый путь, но в один момент я просто перестану мыслить свой мир и он перестанет мыслить меня. Фейерверков не будет. Как-то так, А Хулi.