Ой, всё. Норвежские авиалинии лаконично и ёмко вписали моё жизненное кредо в утренние бутерброды их трансатлантического рейса.

Это точно описание любого нового человека в моей жизни. С натяжкой и описание каждого нового дня, а главное, достаточно правдивая характеристика для моей головы в какие-нибудь одиннадцать часов вечера случайной пятницы.
​
Выводы из этого делать не буду. Но предлагаю присоединиться к трапезе.

"А сегодня по традиции в нашем клубе вечер разговоров и с вами я, ваша ведущая, Миа." - бородатый парень в вызывающем платье не врал, мой стакан рома в баре Moby Dick превратился во входной билет на маленькое шоу, а все случайные посетители в ожидании сомнительного травести шоу шумной ватагой со смешками и комментариями окружающих засобирались в другое место.

Я оказался в первом ряду. Конечно я оказался в первом ряду. Мне было интересно. Я совсем не боялся разочароваться, зная, что со своими супер способностями я даже в пошлых шутках услышу внутреннюю драму выступающего. Стоит только захотеть поиграть.

"И я напоминаю, что ваше восхищение выступающим можно выразить как щелчками пальцев, так и смятыми долларами, брошенными на сцену. Это для тебя, новенький" - Миа улыбалась мне. "Just visiting" - среагировал я, но голос выдал. Меня кто-то похлопал по плечу. Надо быстрее напиваться.

А потом на сцену, сменяя друг-друга выходили мужчины, женщины, женственные мужчины и травести. Всё было завалено мятыми долларами. Со сцены звучали стихи, отрывки из подростковых дневников, правдивые и выдуманные истории. Одна девушка читала своё письмо богу, написанное перед тем как признаться своей семье в своей гомосексуальности. Парень рассказывал о своей связи с семидесятилетним мужчиной, когда работал в эскорте. История настолько пронзительная, что после него на сцену поднялся пожилой мужчина и почти расплакался, подыскивая слова благодарности.

Для меня они победили в себе машину общественного одобрения. Не заигрывая с долгосрочными задачами цивилизации, они разгадали абсурдность нашей жизни, и для меня стали самыми честными актёрами, играя самих себя. Обнажаясь, а потом и иронизируя на собой. Мы слушали выступающих затаив дыхание,- чужой мир раскрывался перед нами самыми неожиданными, прекрасными и ужасными формами. Но он такой, этот мир. И, кажется, что все присутствующие это понимали.

Когда мне было восемнадцать лет, мы с маленькой компанией запирались в тёмной комнате, переходили на английский язык, чтобы ещё больше отдалиться от этой части "я", и в сумраке силуэтами рассказывали о самых сокровенных переживаниях и историях, которые с нами произошли. Неповторимая близость, к повторению которой я подбираюсь через лицемерие взрослости последний год. Сегодняшний вечер был ещё одним шагом.

"Maybe our visitor has something to say?" - какая дешёвая провокация. Я был счастлив.
"H̶i̶,̶ ̶m̶y̶ ̶n̶a̶m̶e̶ ̶i̶s̶ ̶S̶t̶u̶ ̶a̶n̶d̶ ̶I̶ ̶a̶m̶ ̶h̶u̶m̶a̶n̶_ Hello, I am Denis, and I want to read you a poem I wrote <...> Since it is Russian, watch my intonations - the rest is in the air and among us<...>."

Во что бы я не играл, и во что бы мне не позволяли играть; какие бы пирамиды смыслов я не строил, и каких бы мамонтов не приносил с охоты; с какой бы я метафорой не носился, есть архитипический образ, перед которым я замолкаю, сколь сильно не было бы желание расплавить это всё равномерным слоем среди семи миллиардов человек.

Я помню первый раз, когда я приехал в детский сад моего сына. Я стоял рядом с воспитательницей его группы. Это была высокая женщина с широкими бёдрами, большой грудью и взглядом преисполненным добротой и нежностью. От неё веяло таким спокойствием и теплом, что хотелось прижаться и никуда не уходить. Мне кажется, что у неё было трое детей, но те четырнадцать, которые были в группе, тоже не могли дать мне соврать. Молоко вместо крови в самом прекрасном смысле.

Та, которая наполнила себя непостижимым для меня знанием. Мне нечем было крыть.
Мне и не надо было крыть - я был счастлив, что вдохнул запах и этой жизни. Которая часто уже почти не про нас.

​Джет лаг. Европы нет даже за горизонтом. Друзья существуют где-то в сумеречной зоне социальных сетей и чатов после заката и до рассвета. Калифорния размером с далёкую Великобританию. Дурацкая привычка терять деньги и карточки.

Как здесь легко оказаться одному. На краю земли перед бушующим Тихим океаном. На краю земли под самыми высокими деревьями. На краю земли перед сожжённой пустыней. На краю себя в тени небоскрёбов.

На каждом шагу бездомные, разговаривающие сами с собой, кричащие, угрожающие невидимым бесам, вытягивающим по нитке из них жизнь. Я тоже хочу. 

Я заигрываю с этим городом. Пускаюсь в пляс на перронах в своём длинном балахоне под камерами наблюдения. Хожу по ограждению, надеюсь свалиться сразу в обе стороны и набить себе шишку. Мне нужна память об этом месте, где я потерялся.

На минутку это сработало. Не было меня. Никому это не было интересно и нужно. И, главное, на это не было время. Я пил сам себя, не смешивая.
​

Я проезжаю квартал Кастро и попадаю в Южный Сан-Франциско. Частная застройка, воплощение американской мечты. Та, которая про двойное мартини на завтрак, и которая превратилась в минералку без газов.

Чувствую себя загнанным зверем. Дома, обшитые стружечной плитой, смываемые первым штормовым предупреждением. Покрашенные в цвет зефира и утюгов. Удручающе плоские, служащие фоном для повторяющихся историй, которые зачем-то выставлены на обозрение всему neighborhood.

Бегу из этих пластмассовых джунглей в большой город, к сумасшедшим, бомжам, транссексуалам, которым не страшно выместить из своей головы это уродующее сознание общественное ожидание. Врываюсь. Хочу. Всеми фибрами, аппликациями, фотографиями и одеждами. Лезу через забор, встречаюсь, жадно дышу. Дышу. Дышу.

Я познакомился с женщиной. Она мне сказала "I think we think alike". Это первая её фраза. А потом она исчезла. Это стоит всех денег на свете. И пускай эти домики картонные стоят. Без них не откуда бежать.

Elvis Castello - Little Boxes
​