Заглянуть в чужую голову невозможно, даже если вам это предлагают. А я вам предлагаю.
Зарегистрироваться для посещения Кратера Памяти.

Ieskatīties cita cilvēkā galvā nav iespējams, pat ja jums to piedāvā. Bet es jums to piedāvāju.
Reģistrēties pieredzei.

It is impossible to look inside another person head. Even if you are invited to do this. I invite you to do this.
Register for Memory Crater experience.
​

​В коллекцию прекрасных встреч разговор сегодня утром на латышском с мужчиной слегка за пятьдесят, который попросил скрутить сигарету.

- А я на работу решил сегодня не идти. Нужно время для себя. Особенно, когда чувствуешь, что депрессия подкатывает. Я это дело не люблю, но вчера купил выпить, выпил рюмку, и вот это тепло, которое по груди растекается, понимаешь, что это единственное, что могло помочь в такой ситуации - дышать по-другому начинаешь, плечи сами расправляются. Но тут главное остановиться - я не смог, поэтому и на работу не иду сегодня. На работе не поймут же - смеяться будут - типа, алкоголик. На море поеду. В идеале в Сочи, но кто же сейчас туда может?
​
Уточняю, почему именно Сочи, делаю ошибку в склонении города, запнувшись на окончании.

- А ты русский что ли? Да, у всех наций свои косяки. Вот, я, например, русских боюсь. Ну, не русских, а Россию.
- Я тоже Россию боюсь.
- Вот, поэтому и на море поеду сегодня. Подышать.

Однажды в далёкой-далёкой галактике и, скорее всего, в параллельной вселенной я сидел в маленьком и очень неуютном баре напротив моей девушки, которая рассказала мне, что накануне была с другим парнем.

— Денис, теперь ты от меня уйдёшь?

Очень хотелось уйти. Мне было мало лет, и весь мир вокруг меня через все доступные мне тогда культурные коды говорил, что после такого надо расставаться. Мир угрожал разрушающими комментариями моих друзей, сплетнями общих знакомых, а самое главное этим ещё необузданным внутренним самобичеванием, после которого можно было ещё год существовать в режиме выжатой половой тряпки.

— Дай мне пять минут.

Я оказался на улице посреди шумных компаний, вышедших на перекур, встал напротив прозрачной двери, через которую был виден наш столик, и в голове практически в тот же момент сложились несколько слов, противопоставить которым в тот момент я ничего не смог: я её люблю.

Помню, что сразу вернулся в бар, сел за наш столик рядом с ней и приобнял её за плечи. И никуда не ушёл.

С тех пор прошло много лет. Любовь разложилась на союзы, созависимость, неврозы, расчёты, попытки, бегство, дружбу, здравый смысл, влюблённости, надежды и разочарования - вы сами там были и сами всё знаете. Думаю, что при желании даже эти события двадцатилетней давности можно было бы запихнуть в какую-то из вышеупомянутых категорий, но есть одна штука, которая очень греет мою душу: мне кажется, что там я был достаточно смелым, чтобы любить человека, который меняется. Который совершает ошибки и идёт с этим ко мне, как к самому близкому человеку. И меняется.

Мы все уязвимы в своей правде, и в поисках принятия мы часто скрываем ту часть, которая, как нам кажется, заставит других отвернуться от нас. Хотя, на самом деле, в первую очередь, нас самих. И в этом презрении к себе самому, мы отказываем другим в праве нас любить.
​
Текст без выводов и, Оля, без фотки, но с искренним пожеланием не ссать и быть благодарными, если вас любят.

​Тараканишь домой бутылку подаренного рома и прямо перед дверью её в дребезги.
Медитируешь на медленно растекающуюся густую тёмную жидкость, в которой поблескивают осколки далеко шедших планов, и фиксируешь в своей голое следующие мысли:
- вроде сегодня пить не собирался, но именно сейчас бы выпил.
- только не расстраивайся.
- ну, вот расстроился.
- осталось понять, расстроился как кто.
- как тот, кто хотел выпить, или как тот, кто заслужил бутылку рома?
- ещё десять секунд здесь позависаешь, и будешь идеальный персонаж из скетча маски шоу.
- иди.
Сидишь, пьёшь чаёк.
- а мог бы чаёк с ромом.

​Это ваша машина? Красивая. А кубинский флаг почему? А можете не отвечать - будем час тут филосовствовать. Некоторым людям даже в глаза не надо смотреть, чтобы увидеть потенциал для разговоров. Для меня машина всегда была возможностью уйти в себя. А если ещё глаз окружающих радуется, то вообще хорошо. Как будто питаешься этим. Надеюсь, у вас дети есть - машины уходят, а дети остаются. И вот ими питаешься. Но сегодня, вот, вашей красавицей получилось. Имя же у неё есть?
​
Вот так, встречаешь своих двойников +20 лет, а они даже не просят сигарету скрутить.

Сегодня в спортивном зале, куда я хожу, и о котором я обязательно ещё вам расскажу после своего 100 посещения, было красиво.

Мне надо было встать напротив девушки. Так, чтобы носки нашей обуви соприкасались, и, смотря ей в глаза, сказать: es tevi mīlu. Да так, чтобы она, будучи студенткой театрального, ответила: es tev ticu.

А у нас в зале практически всегда сумерки. И очки я свои перед тренировкой снимаю. Поэтому лиц я не вижу, имён не помню - честные полторы часа наедине с собой и предлагаемыми тренером вызовами.

А тут три больших шага через площадку и внезапно перед мной пронзительные голубые глаза. А там вселенные рождаются и умирают. И кажется, что если замереть, то можно увидеть как хрусталик вместе с дыханием дрожит. И на секунду замираешь, а она, словно в ответ на твой порыв, подаётся вперёд и её глаза немножко округляются, и вот так вы стоите мгновение, которое, как водится в этих всех ваших фильмах, которые я не смотрю, потому что тушь потечёт, длится вечность, и потом я из себя выдавливаю по-русски: я тебя люблю. А в ответ с акцентом: я тебе верю.
​
И ведь никто, никто, никто, никто не догадался, что это в тот момент было правдой.

Как подключиться к бездонной энергии, которая заставляет меня двигаться вперёд и гореть, освещая всё вокруг?

Ведь я там был - творил, красил, снимал, бежал, строил... А теперь я прихожу домой, ногой отодвигаю пакет с пластинками, который уже три месяца мешает зайти в квартиру, и смотрю на себя в зеркало, краем глаза фиксируя батарею из пустых бутылок вина на кухонном столе. Чувак, ты на дне.

Что-то внутри отключилось - живительное, самобытное, подпитывающее изнутри все критически важные системы жизнеобеспечения - раз, и ты охуенный, два, и ты можешь защищать свою точку зрения, три, и ты готов встречаться с людьми.

Я знаю что. Я запретил себе любить. Потому что для меня любовь стала синонимом долга. Я люблю, а значит я должен. Хотя конструктивное "должен" вырастает из другого места - где есть избыток сил и понимание, чего от тебя ждут.

​Для меня позволить себе сказать, что я кого-то люблю, это обнажиться. Сбросить доспехи славного парня и дождаться ответного удара. Или укуса. Или дружеского поцелуя в щёку. Это моя возможность на секунду подключится к потоку, ради чего стоит напрячься и вложить в эти слова именно тот смысл, чтобы лишить эти три слова всех остальных интерпретаций - сказать другу, что я его люблю, за пару часов до его отлёта на другой конец света; признаться в любви своему терапевту, наконец-то признав, что он заменил мне моих родителей; встретить свою бывшую и признать, что ты всё равно любишь, хотя и не так, как от тебя ждут; даже просто найти неожиданное тепло в объятиях человека, остановиться, и сказать: я люблю обниматься; зайти в комнату к собственному ребёнку-подростку в комнату и сказать ему через миллиард кринжовости о том , что он - самый любимый мой сын, выдержать его вопросительный взгляд, не умереть от стыда, и дать этой силе растопить все его защиты; и, наконец, встать перед зеркалом и сказать самому себе, всматриваясь в глаза в отражении: я тебя люблю. Ожить.

В магазине в старом городе покупаю бутылку безалкогольного пива после десяти вечера. На выходе ко мне подходит заметно выпивший, судя по акценту, финн. Показывает пальцем на бутылку в моих руках и спрашивает:
- But how did you manage to buy it?
- It's non-alcoholic
- But this is just miserable
- It is much easier once I accepted the misery in myself
- Do I look miserable?
- Do you want to look miserable?
- I guess not.
- Want to share my bottle?

Сидим на набережной, трепемся обо всём на свете, пьём безалкогольного пиво, два незнакомца в поезде, который никуда не идёт.
I guess everything is beautiful when shared. Even misery.

Я уже год хочу вам рассказать про книгу "Дом в котором..." Мариам Петросян. Но, вероятно, должно было произойти что-то особенное, чтобы это случилось. И вот оно произошло.

Позавчера, когда я уже занимался последними приготовлениями к перезапуску Кратера Памяти, у его дверей появились гости.
- О, смотри, у нас одинаковые красные кеды. Ты их купил из-за Курильщика?
- Что, прости?
- Я Ведун. Мне дали такую кличку, потому что я многое знаю. А ты... - заглядывает в мой гараж - А ты будешь Шайтан. Ты посмотри, что у тебя в гараже.

И тут я понимаю, о чём идёт речь. И тут я понимаю, что только что меня принял Дом в котором... И вот я уже могу рассказывать свои странные истории, а пока что я полуумно с гиканьем скачу вокруг своей машины, потому что вот так легко, благодаря одной книге, мы с пятнадцатилетним подростком оказались на одной волне, в одном доме... И у меня есть своя кличка.
​
Это волшебная книга, которая со своей мифологией легко встанет на один уровень с Гарри Поттером, предлагающая побег в чарующий, пугающий мир, который за неимением лучшего выпестовывается самыми лучшими рассказчиками - подростками.
В мои десять лет - это была Кондуит и Швамбрания, чуть позже я пропадал в мире созданном Фаулзом в книге Волхв, а теперь уже дважды за последний год я пробрался вместе с героями "Дома в котором..." вдоль стен коридора на втором этаже, выискивая послания, которые я должен был найти. Если у вас есть дети подростки, если у вас есть ваш внутренний подросток, то вам сюда - в "Дом в котором...". И может быть он вас примет.
​