Мама книгу написала. Автобиографическую. Подарила. Я бы не осмелился на её месте, но это мама.

Долго ходил вокруг да около, а потом психанул, прочитал на спидране, с зажмуренными глазами, каменным сердцем и чем там ещё люди обвязываются, когда не хотят, чтобы было больно, но знают, что точно будет больно.

Вообще, надо сказать, книга - идеальная форма для подобного рода творчества. Это не пост в фб, который выскакивает у тебя сразу, как только ты открыл фейсбук, только потому, что ты поставил лайк вчерашним котикам. Это скромное предложение пройти в библиотеку. И я, как сознательный читатель, беру на себя ответственность на все мои оценочные суждения, которые появятся по прочтению этой книги, в тот момент, когда открываю первую страницу. Я сам выбрал этот опыт, я сам решил погрузится в то, от чего бегу двадцать пять лет. Как говорят на этапах формулы один: send it!

Поразительный опыт - читать книгу собственной мамы. Уникальная возможность поспорить с буквами, за которыми угадывается описание комнаты из моего детства, улыбнуться выдуманным именам персонажей, с первой же фразы которых можно легко соотнести с реально существующими людьми. Рассмеяться над фактологической частью. Умилиться с какой-то детали, которой не предал значение семнадцать лет назад. Расстроиться. Собраться. Ещё раз расстроиться. И ещё раз. Наконец, что-то понять.

Сначала , что это написала не моя мама. И не про мою маму. А потом признать, что таки моя. И про себя. Где было много боли и драмы. И на этом надо остановиться и сказать: а вот такая у меня мама. Но я не могу. Всё тело восстаёт против. Дыхание перехватывает, руки немеют, сознательный внутренний читатель, взявший на себя ответственность за оценочные суждения, умывает руки. И пиздец.

​И там очень много эмоций. Разных. И плохих, да. Хоть свою книжку пиши (тут заставка по доброй традиции заставка из Санта-Барбары). Или танцуй. Или пой. Только правды искать не надо. Она у всех своя. Хотя одну универсальную правду я всё-таки нашёл. Мамы разные нужны, мамы всякие важны. Или как там было? Мама, я тебя люблю. Там так было? А у нас как было, мама?

Бреду после психотерапии домой. В голове экзистенциальный раздрай и сакраментальное: чего я хочу?

Прохожу мимо римчика. Сзади мама спрашивает своих детей: ko jūs vēlaties no veikala?
Бойкий мальчишка лет пяти чеканит: piecus kārumus par eiro!

Чего?! Пять за евро?! Пришлось зайти. А там действительно акция. Пять сырков за евро.
​
Хотя бы с одним вопросом разобрались.
Сижу, жую.

​Пара наблюдений про душу и тело. Может, кому будет полезно.

У меня сломаны обе ключицы. Сломались они в разное время, обе срослись неправильно, но в целом было ничего так, пока я не понял, что я не могу, например, поднять руки вверх. То есть, могу, но не так как надо. А разве бывает как надо, спросите вы. Бывает. Например, когда подтягиваешься. А я никогда не мог подтягиваться,- ни на физкультуре, ни на бдсм сессии, ни в спортивном зале, где я, собственно, и решил заморочиться, и понять, что происходит. Потому что, знаете, обидно и неловко и в спортивном зале, и на бдсм сессии - отдаться пятьдесят раз могу, а подтянуться хотя бы раз - нет. Ой, отжаться.

В общем, снял майку, встал перед зеркалом, и давай руки поднимать. И оказалось, чтобы поднять руки, мне нужно эти руки ещё и поворачивать вдоль их оси. Одну на 90°, а вторую на 60°, иначе у меня кости в свои какие-то пазы не входят и руки тупо не поднимаются выше уровня плечей. Или я так же тупо не подтягиваюсь.

И вот, с моих трёх и одиннадцати лет соответственно моё тело научилось быть нормальным и поднимать руки, сначала левую, а потом правую. Да так, что я даже не заметил, что там что-то не правильно работает. А после того как я это узнал, я прочитал про мышцы, которые надо развивать, чтобы можно было подтянуться, но не подтягиваясь. А значит план: однажды, я подтянусь до уровня плечей, а потом поставлю свои кости в правильные пазы, и подтянусь до перекладины. Будет, вероятно, больно, но один раз я подтянусь, потому что тело - оно такое. Приспосабливается.

А ещё я недавно узнал, что я очень сильно себя не любил. Никогда. Даже, наверное, ненавидел. Но это сильное и страшное слово, поэтому его только со словом "наверное" могу написать. А ненавидеть было за что. Но душа, она же как тело. Приспосабливается. И даже живёшь с этой ненавистью, не замечаешь. А потом, например, отжаться не можешь на бдсм сессии. Ой, отдаться. И понимаешь, что что-то где-то срослось не так. И больно. Всегда.

Поэтому, я снял майку на своей психотерапии. Перед зеркалом. И начал рассказывать. Что хотелось, что помнил, что забыл. И понял: чтобы себя любить, мне надо мою любовь на 180° повернуть. Как это вообще? Я себя люблю, если меня любят? Я себя люблю, если я себя ненавижу? Ох, лучше бы в спортивном зале подтягивался. Ну, в общем, надо мне себя полюбить таким, каким я себя ненавижу. Ведь я такой. А чтобы полюбить, надо себя узнать. И тут точно будет больно.
​
Но себя я полюблю. Потому что душа - она такая. Как тело. Приспосабливается.
​

Сижу, думаю. Придумываю, как лучше с манЕкеном поступить. Сами знаете, где думается лучше всего. И, в общем, придумал. Гениальнейшую идею придумал, гениальнейшую!
Выскакиваю из туалета, штаны на бегу застёгиваю, бегу к манЕкену, чтобы примерить, как правильно разрезать ей грудь, чтобы поместить полезный груз. Вот тут по шву порезать, а здесь можно зашпаклевать..
​
"Пап,...",- поворачиваюсь к сыну. Он сидит в кресле и, видимо, уже давно за мной наблюдает: "А вот пока ты на грудь пластмассовую смотришь, ты ремень на штанах растёгиваешь или застёгиваешь? Я просто понять хочу, куда звонить.."
​

Пару месяцев назад я выложил пост в инстаграме, чтобы обнаружить, что теперь они оформляются в виде reels, за продвижение которых так топит в последнее время компания Meta. И с тех самых пор я переживаю один из самых целительных экзистенциальных кризисов на моей памяти.

Пять тысяч лайков в моей мифологии - это очень много. А тут, открываю инстаграм, а там по 300 лайков в день, и так целый месяц - казалось бы, вот оно признание. Но по факту, никогда ничего кроме раздражения это не вызывало - в этом бесконечном списке сердечек и комментариев невозможно найти реакции тех, кого я знаю лично, и кто мне сам по себе интересен, что лишает меня самой нужной пищи для моей чёрной души - иллюзии близости.
То есть, получается, что для меня ценность каждого лайка в его предистории и продолжении - в моей голове существует презумпция, что я понимаю, почему этот человек поставил ту или иную реакцию, позволяя мне играть в игры с воображаемым Другим, где этого Другого на самом деле вообще нет.

А что это, как не иллюзия контроля, спросил я сам себя. И это было бы достаточно невинной практикой виртуального мира, если бы мне не хватило духа признаться, что эту схему я перетаскиваю и в реальный мир - где все люди существуют лишь в моей голове, а, например, их поведение и реакция на мои поступки, отличающаяся от моих ожиданий, разрушают меня до основания.

И даже мой кратер памяти, будучи метафорой свободы интерпретации и близости, если копнуть, оказывается символом одностороннего контроля и невозможности этой близости.
Ролики я удалил. Но себя такого, каким я являюсь, в самом человеколюбивом смысле удалить невозможно. Осознание собственной многослойности, которая присуща каждому человеку, лишает меня возможности когда-либо до конца поверить самому себе, в моменты слабости оставляя лишь огромное чувство сожаления, что я не могу прожить эту жизнь просто. Проще.
​
Но это только в минуты слабости. Потому что есть ещё моменты всемогущества. Но о них в другой раз. А пока что я буду продолжать делать то, что у меня получается лучше всего - играть в самого себя - ОДИНОКОГО ОДИНОЧКУ, ОДИНОКО БРЕДУЩЕГО ПО ОДИНОКОЙ ДОРОГЕ. В ОДИНОЧЕСТВЕ.

Подъезжаю к дому, а подъезда нет. И дверь заколочена. Самое время почитать бумажки, которыми обклеен наш спецпроект в последнее время: уважаемые жильцы, в связи с ремонтом подъезда, просим вас использовать второй вход. А второй вход, это тот вход, у которого нет кода на дверях. Но есть чип, которым я не обзавёлся за семь лет - ленивое, некомпетентное создание.

В телефоне два номера соседей. Один из них умер, а второй уехал на хутор с детьми. А знакомые соседи на первом этаже уже съехали, поэтому нельзя просто постучать в окошко и попросить открыть дверь. И это всё за последний год моей осознанной социальной пассивности - стоит послать мир нахрен, и он уже шлёт тебя.

В подъезде один собачник и один лудоман, остальное большинство - уставшие от жизни пенсионеры, а значит шансы проторчать у подъезда следующие несколько часов достаточно велики - когда там ирландские доги в туалет ходят? А счастливый час в фениксе когда? Labrīt, мои соседи из подъезда слева, идущие на прогулку. Спасибо за сочувственную улыбку.
А дома не просто тепло, дома костюм для сегодняшней премьеры в нашем театре, где я, наконец-то, играю не мягкого или истеричного персонажа, а мужественного и решительного мужчину, ответственного за себя и свои поступки, который, вдобавок, ещё и раздевается на сцене - секси-пэкси. Когда вырасту, обязательно таким стану. А пока надо сидеть и ждать лудомана.

"А Оскар выйдет? А скиньте чип".

Про своего персонажа я соврал. Он, если поскрести, такой же как и я. Играет сам для себя. Как обычно. Просто очень хочется быть идеальным. Чип от подъезда в собственный дом иметь, например. Или хотя бы.

А спектакль, на самом деле, очень пронзительный. Как обычно и бывает, когда люди за режиссерским пультом и на сцене осознают дуальность природы человека, а это значит: любить и делать больно, быть идеальным и не иметь чипа в собственный подъезд.
​
На премьеру никого не зову, а на следующие даты позову всех. Если домой пустят.

На выходных сказали, что до посещения Кратера Памяти меня очень легко держать в голове в образе зелёного кузнечика - при первом приближении я источаю поверхностность и жизнерадостность. Мой мир - это порхание с ветки на ветку, по самому дешёвому тарифу. А потом добавили, что после посещения уже так не видится - появляется не свойственная кузнечикам многослойность.

Наверное, стоит признаться, что мне очень часто нужно себя принимать в образе зелёного кузнечика. Это такая зона безопасности. Потому что по всем остальным фронтам регулярно пиздят, а хочется прыгать, скакать и вот это всё, чтобы не вспоминать, что даже парень, который об этом пел, уже умер.

А тут на репетиции нового спектакля ставим сцену, где мне надо раздется по пояс, и кто-то из коллег по сцене, сказал, что я выгляжу постарше своего возраста. Бам! Винчик без документов продают последние два месяца. Бам! Сел в тачку, сфоткался. Борода с проседью. Бам! Инфляция. Бам!

Еду по городу. Думаю. Окей, я точно не кузнечик. У меня многослойность и гараж с интерактивной инсталляцией. Может это всё в комплекте идёт? Родители, которые как дети; книги, которые как родители; отношения, которые как ступеньки к себе; проекты, превратившиеся из хобби в часть моей самоидентификации.
​
Я не кузнечик. Я - шершомэн.
​

​Купил себе пальтишко, как у сутенёра, сразу напялил на себя, а пакет кинул на заднее сиденье. В машину садится подруга, видит пакет, и такая:
- О, чего себе купил?
- Пальто!
- Круто! Может, отдашь мне тогда это? Оно все равно старое, ты же носить не будешь?
В следующий раз, возможно, в магазин зайду не на пять минут, как обычно, а на тридцать.

Сегодня видел, как мужчина из мусорника достал кенгуру. Обнял его (даже потискал), поставил рядом, и продолжил копаться в мусорнике дальше. На мгновение захотелось подойти и спросить про его одиночество. Но я испугался. Испугался нарваться на грубость. Испугался, что он подумает, что я тоже одинок, раз обнимающий плюшевого кенгуру мужчина у мусорника вызывает у меня такие мысли.
​
За столько лет видел разное одиночество. Очень плохо замаскированное. Шутками, алкоголем, грубостью, формально-деловыми отношениями. Теперь, вот, плюшевыми кенгуру.
​