Мы все боремся с пустотой. Хотим мы того или нет. На каждом уровне нашего существования мы провозглашаем себя чем-то отличным от нуля, с вектором вывернутым на понижение энтропии. Накопить, собрать, собраться, реализоваться, взорваться, разложиться, чтобы опять собраться. Даже наша смерть высверливается в граните, провозглашающем наше бессмертие в памяти других людей. Последний факъю в небо - я имел, я крутил, и вот это было времечко.
Расставляем поручни, подставляем костыли, стелим соломку - наша внутренний вакуум грозит разрастись до размеров нас самих, поэтому мы так часто находим себя на дне бутылки или в лозунгах других людей. Только не останавливайся - твой баланс в движении.
В этом забеге, длящимся ровно один круг, падаешь и рассыпаешься много раз. Первое время исключительно в руки собственных родителей, но я точно помню, как в свои шестнадцать я махнул мимо прямо на асфальт. Дальше сам.
Я помню как на собрании в детском садике моего сына кто-то достал гитару, и все начали петь тихую песню на латышском языке. А я молчал, потому что не знал вообще никаких песен. Я падал мимо заботливого постеленного для заблудших душ пледика с вышитым аусеклитисом, точно так же как проходил сквозь бронзовые берёзки и пятиконечные звёзды за год до этого в Москве. И поэтому на месте национального самосознания уязвлённая пустота, хотя, уверен, для некоторых - это комфортное кресло, откуда удобно смотреть на весь остальной мир.
С недавних пор я отказываюсь опираться на своё мужское начало - вытащил из него арматуру общественных ожиданий и растёкся тёплой рекой самости. В образовавшийся психосоциальный вакуум отказываюсь пускать даже слово - дискретность порождает конфликты, поэтому мне комфортно скользить в касаниях тех, кто принимает меня на этом уровне без слов.
Для эстетов ещё существует диметилтриптаминовые потоки и их аналоги, где можно на околосветовой скорости покинуть антропоцентрическую систему нашего мира, растворяясь в осязаемом эфире, пребывая в трансцеденте, без объекта и субъекта, подлежащего и сказуемого.
Подобная поэтапная деконструкция провоцирует. Пустота берёт нас, оставляя дыры в наших принципах; рвёт в клочья наш юношеский максимализм, заставляя нашу нервную систему приспосабливаться к беспокойному разуму. Кто-то берёт в руки флаги, кто-то оружие; кто-то в собственной черноте видит оттенки серого, а кто-то рисует цветом по другим людям; кто-то поёт, а кто-то замолкает - сначала в смятении, а потом и в смирении, - мы прекрасны в своём разнообразии, в своей такой пугающей на первый взгляд неустроенности в этом мире, в котором на самом деле не надо костылей-наций и костылей-религий и миллион других штук, за которыми мы прячем свою пус-то-ту.
Расставляем поручни, подставляем костыли, стелим соломку - наша внутренний вакуум грозит разрастись до размеров нас самих, поэтому мы так часто находим себя на дне бутылки или в лозунгах других людей. Только не останавливайся - твой баланс в движении.
В этом забеге, длящимся ровно один круг, падаешь и рассыпаешься много раз. Первое время исключительно в руки собственных родителей, но я точно помню, как в свои шестнадцать я махнул мимо прямо на асфальт. Дальше сам.
Я помню как на собрании в детском садике моего сына кто-то достал гитару, и все начали петь тихую песню на латышском языке. А я молчал, потому что не знал вообще никаких песен. Я падал мимо заботливого постеленного для заблудших душ пледика с вышитым аусеклитисом, точно так же как проходил сквозь бронзовые берёзки и пятиконечные звёзды за год до этого в Москве. И поэтому на месте национального самосознания уязвлённая пустота, хотя, уверен, для некоторых - это комфортное кресло, откуда удобно смотреть на весь остальной мир.
С недавних пор я отказываюсь опираться на своё мужское начало - вытащил из него арматуру общественных ожиданий и растёкся тёплой рекой самости. В образовавшийся психосоциальный вакуум отказываюсь пускать даже слово - дискретность порождает конфликты, поэтому мне комфортно скользить в касаниях тех, кто принимает меня на этом уровне без слов.
Для эстетов ещё существует диметилтриптаминовые потоки и их аналоги, где можно на околосветовой скорости покинуть антропоцентрическую систему нашего мира, растворяясь в осязаемом эфире, пребывая в трансцеденте, без объекта и субъекта, подлежащего и сказуемого.
Подобная поэтапная деконструкция провоцирует. Пустота берёт нас, оставляя дыры в наших принципах; рвёт в клочья наш юношеский максимализм, заставляя нашу нервную систему приспосабливаться к беспокойному разуму. Кто-то берёт в руки флаги, кто-то оружие; кто-то в собственной черноте видит оттенки серого, а кто-то рисует цветом по другим людям; кто-то поёт, а кто-то замолкает - сначала в смятении, а потом и в смирении, - мы прекрасны в своём разнообразии, в своей такой пугающей на первый взгляд неустроенности в этом мире, в котором на самом деле не надо костылей-наций и костылей-религий и миллион других штук, за которыми мы прячем свою пус-то-ту.
RSS Feed
