Люди, пережившие дефицит молча забирают последние упаковки. Они знают, что это не про вирус, это про людей. Они помнят. Мы стоим, взявшись за руки - тепло человеческого прикосновения точно так же стремительно взлетело в цене, но так как об этом не говорят в новостях, мы узнаем об этом последними. Как обычно.
Мозг разрывается части - надо спасать человечество, уединившись в собственной квартире; надо спасать экономику, вливая свои скудные накопление в движение товаров; надо позвонить бабушке и договориться, чтобы ребёнок пожил у неё, а ей самой нельзя выходить из дома; надо перевести офис на удалённую работу; надо мыть руки и не надо трогать глаза. Синаптические связи рвуться, образовавшуюся пустоту заполняет прокрастинация, руки сами тянуться к туалетной бумаге - я-мы мистер Туми из Лангольеров.
Планета начинает скрипеть заржавевшими шестерёнками - экотеррористы прицениваются к новым возможностям, а перед Белым Домом выстраивается очередь из молодых людей левого толка. "Обними президента!". Уже через пару часов такая же очередь возникает и у Кремля. Мир разочаровался в геронтофилии. Безработная испанская молодёжь затаила дыхание.
Я стою в очереди на кассу, стыдливо сжимая помятую упаковку с гречкой. За мной в очереди стоят три подростка, у которых в руках бутылка кока-колы и пара бананов. Они смеются о чём-то своём во весь голос. Я чувствую себя бесконечно старым и уязвимым, понимая, что позволил залезть в свою голову тем, кем я никогда не хотел стать. Отхожу в сторону от очереди, медленно пытаюсь достать языком до кончика своего носа. Смеюсь.