Мы выходим из церкви, чтобы найти, где поставить в паспорт пилигрима печать. Это отдельное развлечение и место для творчества - у каждой церкви, каждого гостевого домика свой штампик. Я видел с гербом города, я видел и с пингвином. Иду к ближайшем дому, стучусь в окно, но никто не отвечает, хотя на карте написано, что это дом, в котором принимают пилигримов, да и из трубы идёт дым. Разворачиваюсь, чтобы развести руками. Зоя проходит мимо, стучит в окно, а потом открывает дверь. Непозволительная для меня пока что роскошь - открывать двери, которые готовы открыться. А Зоя умеет, и через минуту она уже зовёт меня с Микой зайти внутрь, где нас угощают вкуснейшим омлетным супом (вы вообще пробовали такой?!), и рассказывают про восстановление церкви, а органистка за чашечкой кофе между делом делится обо особенностях игры на органе во время проповеди.
За четыре часа и двадцать километров до этого мы зашли в церковь в Барбеле. Там был мужчина, растапливающий печь к вечернему служению, а наверху кто-то учился играть на органе. И больше никого. Я сидел на скамье и слушал повторяющийся мотив, который, могло так случится, никто не услышал бы. Точно помню, что мои мысли не были о простом человеческом счастье, каким мог быть например тёплый чай после 30 километров пешего пути, или тот самый суп, о котором мы даже не смели мечтать. В этот момент мне хотелось, чтобы каждый человек, который делает что-то больше, чем сам он, чья внутренняя красота, чьё доброе сердце создаёт вокруг себя особое место, о которое может погреться заблудший и потерянный странник, чтобы он чувствовал, что всё это не зря. Никогда ничто не зря. Даже когда кажется, что никто не слышит.