Как легко впустить в себя демона. Усталого, циничного, всё уже видевшего пердуна-мизантропа, который в первую очередь презирает себя самого. Который расскажет тебе про игры разума, про игры полов, накормит тебя сладостями в рамках осенней депрессии, а потом встроит тебя в заранее оговоренные схемы, где ты проиграешь, едва начав, потому что так всегда было, есть и будет, и, вообще, те восемь полок книг, которые все о любви, в шкафу, не могут врать - любовь сложна.
Потому что её нет. Ну, той, которая была в восемнадцать,и в которой все разачаровываются. Которая без слов. Уже потом все начинают раскладывать всё на вектора, искать аналогии, подсчитывать баллы, сравнивать, выписывать на полях ключевые слова, а точнее то, что могло бы быть ими.
Мы в таких сетях, мама миа. Эмоцию, которая твоя, уникальная, неуловимая, приводим к слову, которое универсальное, общее место культурно-исторического наследия. И уже в этот момент от всего этого может пахнуть плесенью прошлого, в котором мы барахтаемся, чтобы не показать, что мы боимся будущего. Просрав настоящее.
Я хочу по-другому. Мне напоминают, что можно по-другому. Без слов. Встречаться. Обниматься. Пожимать руки, улыбаясь глазами. Класть руки на животы. Большие, теплые, мягкие. Брать у человека его настоящее, которым он готов делиться. Без слов. Влюбляться в себя в ней, в нём. И в этой сотне лего солдатиков, в которые вы сегодня играете. Или в куче простыней, где не понятно чья рука.
Где я перестаю противопоставлять себя миру, становясь спонтанной частью общего, признавая тот факт, что есть лишь один-единственный смысл жизни: сам акт жизни как таковой.
Потому что её нет. Ну, той, которая была в восемнадцать,и в которой все разачаровываются. Которая без слов. Уже потом все начинают раскладывать всё на вектора, искать аналогии, подсчитывать баллы, сравнивать, выписывать на полях ключевые слова, а точнее то, что могло бы быть ими.
Мы в таких сетях, мама миа. Эмоцию, которая твоя, уникальная, неуловимая, приводим к слову, которое универсальное, общее место культурно-исторического наследия. И уже в этот момент от всего этого может пахнуть плесенью прошлого, в котором мы барахтаемся, чтобы не показать, что мы боимся будущего. Просрав настоящее.
Я хочу по-другому. Мне напоминают, что можно по-другому. Без слов. Встречаться. Обниматься. Пожимать руки, улыбаясь глазами. Класть руки на животы. Большие, теплые, мягкие. Брать у человека его настоящее, которым он готов делиться. Без слов. Влюбляться в себя в ней, в нём. И в этой сотне лего солдатиков, в которые вы сегодня играете. Или в куче простыней, где не понятно чья рука.
Где я перестаю противопоставлять себя миру, становясь спонтанной частью общего, признавая тот факт, что есть лишь один-единственный смысл жизни: сам акт жизни как таковой.
